всего каравана следовал взвод казаков. Когда приходилось проходить какое-нибудь дефиле, тогда вся колонна вытягивалась в одну длинную нить с перерывами и растягивалась при этом версты на две и больше. Приходилось принимать в таких местах особые меры предосторожности, т. е. пропускать через дефиле весь караван. Оставляя для этого места особую охрану, а затем на открытом пространстве снова всех подтягивать и перестраивать.

Словом, ведение колонны требовало и опыта, и большой сообразительности, а главное, своевременности всех распоряжений, иначе большая партия конных туркмен (в несколько тысяч человек), рыскающая на наших коммуникациях, могла легко расстроить колонну и захватить ценный груз. Печальные инциденты такого рода, к сожалению, были еще до приезда М.Д. Скобелева.

Первый раз в жизни пришлось мне быть в такой обстановке, да еще в пустыне, под жгучими июльскими лучами среднеазиатского лета, в температуре от 52–56°R… Перед выступлением я заготовил себе две бутылки, обшитые войлоком, и наполнил их холодным подкисленным чаем, а войлок хорошо промочил водою, чтобы испарением охлаждать питье внутри бутылки. На словах все эти сноровки я знал, но когда дошло до дела, то на первом же переходе и нескольких верстах движения по дюнам я совершенно разварился от жары; потеряв всякую сдержанность и пренебрегая всеми советами, я сразу выпил обе свои бутылки.

Скоро у меня горло стало сухим, и я почувствовал, что не в силах сидеть на лошади. Подъехавший ко мне капитан Гогоберидзе сжалился и дал мне свою бутылку выпить. Жажду всем этим я только распалил. Потеряв всякий стыд, я стал пить воду у солдат. Меня, наконец, хватил солнечный удар, и я без чувств повалился с лошади. Когда я очнулся, отряд стоял на привале. Люди отдыхали, сидя на земле. Я лежал под палаткой, устроенной из ружей, на которые были накинуты солдатские шинели, образуя сносную тень. Но я был так слаб, что не мог даже привстать.

Скоро подан был сигнал к дальнейшему движению. Меня положили на арбу с каким-то интендантским грузом, запряженную для опыта верблюдом. Так я на арбе и доехал до места большого привала, где отряд остановился на отдых до заката солнца, сварил и съел свой обед, а с наступлением сумерек двинулся ночью; только около полуночи мы достигли первого этапа.

С рассветом мы поднялись с бивака. Я настолько оправился, а главное, устыдился своего позорного поведения, что решил во что бы то ни стало ехать верхом при своих картечницах.

Этап представлял из себя земляной редут с бойницами из мешков, набитых песком. Внутри редута было несколько колодцев с горьковато-соленой водою, которой с трудом хватило напоить всех лошадей и животных нашего каравана. Гарнизон этапа составляли одна рота пехоты и взвод казаков. Внутри редута находился интендантский склад сухарей, крупы, соли, уксуса и кое-каких других припасов. Местность – унылая и безотрадная песчано-солонцеватая пустыня с редкими группами кустов саксаула и тамариска.

Перед выступлением я, по совету старика капитана Гогоберидзе, напился до отказа горячего чая с красным кавказским вином; теперь дал себе слово ни капли не выпить в пути из бутылки с таким же чаем, притороченной к моему седлу. Солнышко вставало, когда отряд, сомкнутый в глубину, но широко развернутой по фронту колонной двинулся дальше на восток. Местность такое движение дозволяла. Так мы шли до 10 часов утра, когда с началом сильной жары стали на большой привал до 4 ч. пополудни. Караван развьючили, и верблюдов пустили на пастьбу. Люди варили обед и отдыхали. С трудом, но я перенес эту часть перехода на лошади и при своей команде.

В 4 ч. дня повьючили верблюдов и двинулись дальше. Жара стояла тяжкая, дышалось было трудно. Особенно тяжело было двигаться пехоте; солдаты шли в высоких черного товара сапогах, суконных штанах и белых рубашках, в кепи с белым чехлом и назатыльником. Снаряжение состояло из ранца с полной укладкой внутри его солдатского имущества; скатанной суконной шинели, притороченной ремешками кругом ранца, с металлической манеркой и ложкой; в руках винтовка (системы Бердана № 2). Общий вес груза около 2х/4 пудов. Но кроме того, между людей роты распределялся еще нештатный груз, необходимый (в пути и тотчас же на привале) для всей роты, а именно: у каждого, кроме баклажки, обшитой войлоком и наполняемой водой, еще по одной или по две обшитых бутылки тоже с водой; у некоторых за спиной вязанки сухих дров, собранных по пути или взятых с этапа; некоторые по очереди несли десяточные котлы для варки пищи, ведра с маслом или салом для каши; а кто-нибудь нес и мешок в суточной дачей крупы. Люди сами по опыту предпочитали иметь все это под рукой, а не на вьюке где-либо, так как при обычной растяжке вьючного каравана очень долго пришлось бы ждать, потеряв время на привале без пищи.

Не забуду такой сцены во время нашего движения. Вероятно, было уже около 6 ч. пополудни. Солонцеватая, ровная, слегка кустистая пустыня. Головная рота идет развернутым фронтом и разомкнутыми шеренгами. По лицу людей ясно можно заключить о тяжести страданий от жары, пыли и самой по себе тяжести утомительного движения. Особенно трудно идти очередным, несущим, кроме своего собственного груза, еще ведра с маслом, с крупой, десяточные котлы, всякий воинский вид у людей утерян. Каждый идет молча, своим шагом, от каждого несет потом и жаром, как от печки. Вдруг в тылу каравана что-то забеспокоились. Голова наша замедлила шаг. Стала колонна подтягиваться. Скоро с боку каравана показалось небольшое облако пыли, несущейся к его голове. Раздался где-то крик: «Командующий войсками! Командующий войсками!» Капитан Гогоберидзе выехал навстречу. Вот пыль рассеивается, и мы видим блестящую, всю в белом фигуру М.Д. Скобелева на белом коне (кобыла Шейново), а за ним, растянувшись, поспешает группа офицеров его свиты и казачий конвой (около полусотни).

Галопом подскакал генерал Скобелев к пехоте, представлявшей далеко не воинственный вид, и громко крикнул:

– Молодцы, братцы! Спасибо за поход!

Люди сразу ожили и довольно бодро, но вразноголосицу, ему ответили. Не останавливая колонну, а объехав всех нас шагом, М.Д. Скобелев со всеми здоровался, благодарил за поход, зорко во всех всматривался, как бы проникая в самое нутро каждого.

Между тем все подтянулись; когда он это заметил, то, подъехав к пехоте (главной нашей части охраны) сказал:

– Ну, молодчики, песенников вперед!

Где-то кто-то кому-то передал, что нес лишнее, т. е. кули с мукой, а может быть, ведро и свои ружья ближайшим товарищам; освободившись так, два молодца выскочили с ложками перед фронтом развернутой роты, затянув залихватскую веселую военную песню и отбивая ложками в такт для марша. Рота