Роам собирался разорвать меня на части.

Вечер потрачен впустую. Мое общественное положение в плачевном состоянии. Сумасшедший дышит мне в затылок.

Я не знал, сколько еще мне нужно было падать, чтобы достичь дна этой ямы, в которую я сам себя загнал.

Глава 23

Настасья

Аника неподвижно сидела между моими коленями, скрестив ноги. Я взяла пластиковую бутылку и выдавила еще немного крема с химическим запахом на волосы, прежде чем слегка расчесать их и сказать:

— Вот.

Но от одного тревожного взгляда на расческу у меня скрутило желудок.

Мгновение назад она была чистой, а теперь было полна клоков ее волос. Длинные медные пряди вызывающе обвились вокруг нее.

Ее мягкое «спасибо» звучало почти по-детски, и когда она подтянула колени и прижалась к ним щекой, согнувшись, у меня в животе скрутило узлом от того, как резко, заостренно торчали ее плечи.

Моя дорогая подруга. Почему ты так страдаешь?

— Тридцать минут, и мы смоем, хорошо?

Она моргнула, как будто совсем меня не замечая, и я ласково улыбнулась, нежно проведя пальцами по ее щеке.

Когда я вышла из ее комнаты, выражение моего лица помрачнело, и когда я пошла на кухню, чтобы выбросить мусор, я нашла Доротею на кухне.

Нервы сжались в моем животе. Я не видела ее чуть больше недели. С тех пор, как я совершенно непреднамеренно по-королевски облажалась с Виком. Но в тот момент, когда пожилая женщина увидела меня, она подошла и взяла мои руки в свои теплые старческие руки, с материнской улыбкой.

— Настасья. — Она посмотрела на меня по-матерински. — Ты будешь есть с нами, да?

И вот так же, как и в настоящей семье, бедлам, который я устроила, был забыт.

С моего сердца исчез груз, когда я ответила на ее милую улыбку.

— Конечно, — сказала я ей, потому что никогда не чувствовала себя счастливее, чем когда я сидела за ее обеденным столом, где обо мне заботились так, как мои братья никогда не могли бы повторить.

Любовь, которую они дарили, была прекрасной, но другой. Это был более суровый стиль любви. Такой, который причинял столько же боли, сколько и питал. Они были суровыми людьми, а мягкая любовь со стороны суровых людей была аномалией.

Доротея, возможно, не была моей кровью, но она была моей избранной матерью, и почему-то я чувствовала, что это значит больше. Застряв в своих мыслях, я почти забыла, что нужно слушать, когда она говорила.

— Разбуди его. — Мои глаза расширились, когда я медленно поняла, что она имеет в виду, и как только я начала протестовать, она развернула меня, толкнула вперед и легко похлопала по попе. — Обед скоро будет готов.

С легким толчком мои ноги пошатнулись в направлении его личных покоев, и когда я остановилась у закрытой двери, я повернула голову и увидела, что Доротея кивнула. Она махнула руками и сказала:

— Разбуди его. — Она посмотрела на маленькие золотые часы на своем запястье и несколько драматично воскликнула: — Скоро середина дня!

Верно. Ага. Хорошо.

Что со мной не так? Почему я вдруг занервничала?

Это была просто комната Вика. В какой-то момент я практически жила в ней. Боже. Мы проводили вместе так много часов, что Доротея иногда звонила Вику на мобильный и умоляла нас подняться и поесть.

Хорошие были времена. Мы были неразлучны. Два сердца, бьющиеся в такт.

К сожалению, я отвернулась от него, когда он больше всего во мне нуждался. Справедливости ради, он не совсем откровенничал о своих проблемах. Как бы то ни было, я должна была знать, что произошло что-то кардинальное, раз поведение Вика так изменилось.

Моя самая большая проблема заключалась в том, что я отталкивала людей, а затем ненавидеть их за то, что они уходили. Но Вик боролся. Он ясно дал понять, что никуда не собирается уходить. Что он будет ждать меня. И теперь я переживала, что надавила слишком сильно и отправила его в противоположном направлении, когда все, чего я когда-либо хотела, — это быть его человеком.

Той, к которой он бы пришел со своими проблемами. Той, кого бы он любил.

Единственной.

— Он не хочет тебя, — прошептала моя мать из глубин ада, и, устав настолько, насколько может устать человек, слышащий голоса, я на мгновение закрыла глаза, желая, чтобы она ушла.

Я стала лучше игнорировать вторжения, но солгала бы, если бы сказала, что слова время от времени не попадали в цель. Сейчас один из таких моментов.

Стоя совершенно неподвижно, я рассеянно потерла место над сердцем, прогоняя тупую боль, которая не утихала.

Моя рука потянулась к ручке, и я медленно повернула ее, раздался тихий скрип, когда дверь открылась полностью. Я держалась за перила, спускаясь по лестнице. Было темно. Мне пришлось прищуриться, чтобы увидеть. К счастью, свет, льющийся из зала, создавал небольшое свечение, и мне удалось спуститься вниз, не сломав себе шею.

В тот момент, когда я ступила босиком на плюшевый ковер, меня ударило прямо в солнечное сплетение. Я закрыла глаза и подняла нос, его запах окружал меня. Я глубоко вдохнула, впитывая это в память.

Конечно, это было восхитительно, но ничего лучше, чем получить его прямо из источника. Я провела много ночей, глубоко уткнувшись носом в изгиб его шеи, касаясь легкими поцелуями его пульса, чувствуя, как его пресс напрягается с каждым деликатным поцелуем.

Мои мягкие шаги приблизили меня к нему, и когда я подошла достаточно близко, я увидела его, растянувшегося посреди кровати, одеяло едва прикрывало его. Он лежал на животе, дыша ровно, и задумчивая улыбка тронула мои губы.

Его волосы были в беспорядке. Сильные руки крепко обнимали подушку. Одна нога прямая, другая согнута под углом девяносто градусов.

Просто так он спал. Так было всегда, пока я имела удовольствие делить с ним постель. И я нахожу это совершенно очаровательным. Мое глупое сердце находит утешение в том, что хотя некоторые вещи изменились, другие — нет. Может быть, они и не были важными, но они были важны для меня.

Я тихонько опустилась на край кровати и посмотрела вниз на его неподвижное тело. Я просто хотела немного посидеть там. Быть рядом с ним без споров, ревности или гордости, воздвигающих между нами стену.

С Виком всегда была битва, даже когда мы были на одной стороне.

Мы были взрывоопасны, непостоянны. Но когда сошлись вместе, и фитиль загорелся, пламя