«Только не это! Всё, что угодно, только не это!» — с нарастающей паникой думал он.

Вероника Егоровна тем временем подняла наполненный бокал и торжественно провозгласила:

— Всё! Господа, дамы, у нас событие, которого я давно, как вы все знаете, ждала. Мы начинаем! Аракаша, давай! Не будем тянуть…

Белобрысый прочистил горло, набрал в себя побольше воздуха и вдруг заголосил дурашливым голосом:

— У вас товар, у нас купец! Как бы ваш цветочек, да под наш кусточек!

Гости дружно рассмеялись. Короткостриженая брюнетка, сидящая ближе всех к хозяйке, захлопала в ладоши, затем схватила со стола лист бумаги, заглянула в него и, с трудом сдерживая смех, ответила:

— Просто так не отдадим, а сначала поглядим!

Аркаша подтолкнул Славку в спину, заставляя подойти ближе к столу.

— Ну, смотрите, коли так. Не калека, не дурак. Всю Рассею обойдёшь, а такого не найдёшь!

Славка растерянно смотрел на веселящихся гостей. Неожиданная волна жара окатила его, будто он вошёл в парилку. Стало трудно дышать.

— Что-то нам не разобрать, брать его или не брать… — продолжала зачитывать с листа брюнетка. — Ник, а почему тут «брать»? Он же купец, а не товар.

— Да какой купец, Яночка! — махнула рукой хозяйка. — Он тоже товар. Читай!

— …Брать его или не брать. Мы должны увидеть все молодца в его красе! Пусть разденется он весь, прям сейчас и прямо здесь!

Последняя фраза брюнетки потонула в потоке восторженных междометий гостей. Громче всех голосил клетчатый, привстав со своего места, он, размахивая вилкой, как дирижёрской палочкой, требовал:

— П’гям сейчас! И п’гямо здесь! Да-а-а! Да-а-а! Да-да-да!

— Однозначно надо брать! — широко развёл руки белобрысый. — Нам тут нечего скрывать! Наш купец-молодец всем купцам купец! Всё в порядке, убедитесь: руки, ноги и конец!

Аркаша под дружный хохот подскочил к совсем уже поплывшему Славке и скороговоркой зашептал на ухо: «Раздевайся, дуралей! Быстро раздевайся!»

Славка вздрогнул, словно его только что разбудили, ухватился обеими руками за кушак, опустил голову и сквозь сжатые зубы процедил:

— Не буду!

Смех и гомон моментально стихли.

— Одна-ако! — протянул кто-то из гостей.

Брюнетка картинно прикрыла ладошкой рот. Клетчатый улыбался во всё лицо. Аркаша больно ущипнул Славку пониже поясницы и зашипел: «Ты ш-што твориш-ш-шь?!» Тонкие подведённые брови Ники подпрыгнули:

— Как ты сейчас сказал?!

— Какой дичок! — одобрительно воскликнул клетчатый. — Ну, п’годай!

— Алик, отстань! — зло оборвала его Вероника Егоровна. — Крепс! Что ты сейчас сказал? Повтори!

— Я… не буду… раздеваться… Ваша Светлость, — превозмогая подкатившую тошноту, произнёс Славка.

— Да я его сейчас… — белобрысый ухватил Славку за ворот рубахи.

— Погоди, Аркаш! — остановила его Ника. — Погоди! М-м-м… Подарок, а скажи-ка мне, почему? Почему ты не будешь раздеваться, когда я тебе приказываю?

Славка исподлобья глядел на хозяйку. Ладони его взмокли, кончики пальцев дрожали, в горле стоял ком, мешающий дышать, кружилась голова, перед глазами всё расплывалось.

— Я… стесняюсь, — едва-едва слышно выдохнул он, чувствуя, как подгибаются ослабевшие колени.

Взрыв истерического хохота раскатился по округе.

— О, какой конфузливый! — простонал клетчатый. — Мечта!

— Смотрите, покраснел, покраснел-то! — вторила его соседка в ярко-жёлтом платье, жеманно заламывая руки.

— Он милаха! — прикусила себя за пальчик брюнетка Яна.

Такое всеобщее веселье быстро вернуло Веронике Егоровне хорошее настроение. Она вновь заулыбалась и, желая ещё больше угодить своей публике, хлопнула в ладоши:

— Аркашка! Раздевайся-ка ты! Покажи своему дружку, как это делается!

Ни слова не говоря и не секунды не мешкая, блондинчик начал снимать с себя одежду. Быстро, но без лишней суеты размотал кушак, стянул через голову свою клубничную рубаху, развязал помочи штанов. Штаны легко соскользнули вниз. Он вышагнул из них, как вышагивают из таза с водой, и застыл неподвижно, даже не прикрыв руками причинного места. Его выбритые мудя были похожи на дохлого неоперившегося птенца.

Гости приветствовали стриптиз одобрительными возгласами. Брюнетка нервно потирала пальцем уголок губ и, не мигая, смотрела в район поясницы белобрысого.

— Пусть покажет жопу, — зачарованно сказала она.

— Яна вошла во вкус! — весело воскликнул клетчатый. — Пусть, пусть покажет, Аполлоша!

Остальные одобрительно загудели.

— Развернись! — приказала Ника.

Белобрысый по-военному развернулся.

— Видишь? — Ника ласково посмотрела на Славку, ладонью указывая на крепкую Аркашину задницу. — Ничего сложного. Теперь ты!

Славка стоял.

— Ну?! — губы молодой хозяйки требовательно сжались.

Славка не двигался.

Гости негромко шушукались в ожидании развязки. Ника откинулась на спинку стула, выставив в сторону руку с пустым бокалом. Ей тут же подлили из пузатой бутылки. Она взболтнула вино в бокале, с подчёркнутой внимательностью изучила напиток на свет, сделала небольшой глоток. Зажмурилась, прислушиваясь к ощущениям. Вылила остатки в траву и снова выставила руку. Ей подлили из другой бутылки. Она повторила всю процедуру со взбалтыванием и осмотром. Пригубила. Кивнула.

Всё это время над площадкой для пикника стояла полная тишина.

— На вид, все вина одинаковы. Ну, почти одинаковы. А вот на вкус… — Ника сделала второй глоток. — На вкус такая разница бывает. Словами не передать… Аркаша, давай!

В ту же секунду белобрысый кинулся на Славку и свалил его с ног.

Гости разом выдохнули, некоторые вскочили с мест, чтобы лучше видеть потеху. Но расправа получилась короткой. Как ни брыкался Славка, как ни изворачивался, белобрысый придавил его к земле, умело вывернул руки за спину и уселся сверху, победно выкрикнув: «Готов!» Тут же ещё кто-то подбежал, пнул Славку в висок не сильно и не больно. Гомонили гости, что-то назидательно втолковывала поверженному Славке Ника, присев перед ним на корточки. Но он не слышал ни слова, оглушённый своим поражением и ожиданием того, что должно было произойти дальше.

А дальше кто-то одним сильным рывком стянул с него штаны…

* * *

Он стоял под фонарём совершенно голый, пунцовый от стыда и злости. Руки его были прочно примотаны Аркашиным кушаком к стойке фонарного столба за спиной. Ника и Яна с бокалами в руках, как в камерном театре, сидели на золочёных стульях в пяти метрах от пленника.