результат от других людей, в общем, не хорош, и поэтому я думаю, что нет необходимости этим немногим жертвовать своими жизнями здесь. И я не хочу продолжать то, что я делал до этого момента. Всю мою жизнь я отдавал деньги людям, но теперь я решил закрыть Институт. Простите меня. Я хочу теперь жить для себя, и всем говорю, что Институт закрыт.

Я избавлюсь от этого дома. Здесь много людей, они могут жить здесь, как гости. Я всегда принимал гостей на две недели, и сейчас мой дом также открыт две недели, но позже я всех попрошу уехать. Тем не менее, я не могу бросить всю мою Работу.

Теперь каждый должен подумать. Хочет ли он уехать завтра или через две недели? Я всегда помогал людям, и сейчас я также помогу им устроить свои дела.

Тем временем, те, кто останутся здесь, будут просто гостями, но они должны будут выполнять все существующие правила; даже новые люди должны их выполнять. Те, кто выполнять их не будет, должны будут уехать сразу же.

Через две недели я начну новую работу. Имена тех, кто может остаться, будут вывешены. Остальные должны будут уехать.

Но даже теперь жизнь продолжается, и обязанности должны выполняться теми, кого я попрошу. Остальные, если они хотят работать, могут работать в саду, в огороде и в лесах; но они должны спросить меня и жить, как гости.

Ранее, я мог смотреть за всем сам. Теперь я больше не могу это делать, не могу следить за всем. Таким образом, всё будет записано заранее. Когда я буду здесь, я буду смотреть за всем сам. Но моими помощниками будут мадам де Гартман и мадам Островская, по хозяйству. Завтра я скажу, кто будет дежурить. Пока это будут доктор Шернвалл и г-н де Гартман, и некоторые другие.

Каждый должен себя спросить: хочет ли он остаться? Но я надеюсь, что теперь будет лучше, чем раньше.

Снова я повторяю, что Институт закрыт. Я умер. Причина в том, что мне раскрыли глаза люди, которые после всего, что я для них сделал, показали, как «хорошо» они мне платят за это. Сейчас, внутри меня всё пусто.

Это первая причина. Вторая причина в том, что я хочу жить для себя. Мне нужно отдохнуть и использовать всё своё время для себя. Я не хочу продолжать, как раньше, и мой новый принцип таков – всё для меня. С сегодняшнего дня Институт – ничто. Моя Работа будет другой, и те, кого не приглашают, не могут войти в эту Работу. Завтра вы все скажете мне, кто хочет остаться, но на сейчас достаточно…

XXIV

Новые направления

В Приоре после закрытия остались мадам Островская, Шернваллы и их сын Николай, де Зальцманы с Буссикой и Мишелем, мисс Мёрстон, мисс Гордон, Лили Галумян, Нина Лаврова, Бернард Мец, Рахмилевич и двое нас, а также члены семьи г-на Гурджиева: его мать, сестра София с мужем, племянник Валя и племянница Люси. Остальные вскоре разъехались. Нас осталось немного, и в то же время остался прежний объём работы по необходимому обслуживанию огромного поместья.

В сентябре г-н Гурджиев вызвал всех нас в Параду. Он сказал принести кирки, лопаты, тачки и заставил работать. Через два месяца должен был приехать его брат Дмитрий с женой и тремя дочерьми. Этот дом предназначался ему. Г-н Гурджиев хотел облагородить площадь между Параду и аллеей к Дому для занятий. Это была очень тяжёлая работа: перекапывали землю, разбивали большие камни, а потом придавали окрестностям новый вид. Мы выложили клумбы и тропинку между ними к Параду. К приезду семьи всё было готово.

Финансы г-на Гурджиева снова достигли крайней точки. У нас было, что поесть, но денег ни у кого не было. Обеды сократились до свежего белого хлеба и супа с кусочками говядины. Как мы были счастливы в те дни, когда подавали суп с чечевицей! Но не имеет значения, насколько скудными были наши супы, они всегда были вкусными.

Сложные времена не продлились слишком долго. Пришли новости от Орейджа, что одна доброжелательница г-на Гурджиева услышала про то, что он попал в аварию и прислала 10000 долларов, чтобы помочь его Работе. Теперь наша еда стала по-богатому разнообразной. Вкусить жизнь полно – был один из принципов г-на Гурджиева. За нашу жизнь мы попробовали все виды восточных блюд, некоторые на самом деле экзотические. Он говорил нам, что на Востоке всегда обращают особое внимание на тонкости ингредиентов блюд. Во время праздников иногда накрывают стол из более чем пятидесяти блюд. Цель подобных пиршеств не в том, чтобы кто-то наелся до отвала, а чтобы предоставить разнообразие вкусовых ощущений в маленьких порциях.

Количество людей в Приоре постепенно снова увеличивалось, но не в прежней форме. Хотя внешние проявления жизни были такими же, как и до аварии, всё было не таким, и это привело нас к большим проблемам. Здоровье г-на Гурджиева улучшалось не так скоро, как мы ожидали, и мадам Островская тоже была не в порядке. Другое очень большое напряжение, лично для нас, было связано с прибытием в ноябре моих родителей и моей младшей сестры Зои. Я говорила ранее, что они приехали, потому что по настоянию г-на Гурджиева в утро того дня, когда случилась авария, я написала им, чтобы они приехали без промедления. Однозначно, у него было предчувствие того, что случится в Ленинграде. Для моих родителей были подготовлены комнаты рядом с нашими в коридоре Монахов, а для моей сестры – рядом с Ниной Лавровой.

Мои родители оставались в Приоре до 1929 года. Они были слишком старыми, чтобы принимать участие в нашей деятельности, и она раздражала их. Что было самым трудным для них и причиняло им страдания, так это безжалостность, с которой г-н Гурджиев часто говорил со всеми нами, своими учениками. Мы тоже страдали от этого, но мы знали, что мы здесь по определённой причине, поэтому принимали это.

Однажды г-н Гурджиев сидел с моим отцом на скамейке в саду. Мне нужно было задать г-ну Гурджиеву довольно простой вопрос; в ответ он ужасно закричал на меня, и я увидела, что мой бедный отец готов был уйти. Но г-н Гурджиев повернулся к нему и сказал: «Вы видите, отец, что вы заставляете меня делать? Вы никогда не кричали на вашу дочь, поэтому у неё нет такого опыта, а людям необходимы все виды впечатлений. Поэтому