затуманить твой разум, — перебила меня Арья. — Ты неравнодушна к людям, Таня. Ты неравнодушна к любому, кто дает тебе хоть малейший повод, и ты ожидаешь, что твои чувства взаимны. Это помогает при работе с объектами. Ты честная, настоящая, они это чувствуют. Но твоя открытость выйдет тебе боком, если ты не научишься это контролировать.

Мой язык словно налился свинцом, горло сжалось. Хоть я и сидела, хоть мне ничего не угрожало, я схватилась за столбик изголовья для равновесия. Причиной горячих непролитых слез, стоявших в глазах, на этот раз было не головокружение.

— Я не могу просто взять и выключить свои чувства. А если бы и могла, то не стала бы!

Я не позволяла себе думать об утрате, которую всячески старалась вытеснить, но которая возвращалась острой болью всякий раз, как сталкивались два клинка. Я не позволяла себе вспоминать о Маргерит, которая мучила меня, о том, кем она когда-то была, но потом перестала. Я не позволяла себе думать о матери, о том, как смотрела на ее уменьшающуюся фигуру в окне экипажа до тех пор, пока она не превратилась в едва различимое пятнышко. Я не позволяла себе думать об Этьене, о том, как я благодарна ему за то, что он относился ко мне с пониманием и никогда не отстранялся.

Я не позволяла себе думать об Анри, добром юноше, который, возможно, был вовсе не добрым.

— Таня, — мягко проговорила Арья, — я знаю, что тебя предавали раньше. Что тебе делали больно. Пойми, мы никогда тебя не бросим. Мы — мушкетерки. Мы никогда не бросаем своих. Но ты не можешь рассчитывать, что остальные будут относиться к тебе так же. И никто из нас не может.

Слова, слова, слова. Слова были врачами, которые шарахались от моей матери в коридорах. Слова были детскими обещаниями о дружбе на всю жизнь. Арья ничего не могла мне обещать. Моя болезнь означала, что в любой момент дорогие мне люди могут решить, что я не стою тех проблем, которые им доставляю.

И все же эти девушки видели, как я упала в обморок. Они видели меня во время приступов головокружения, и не раз. Но тем не менее не бросили меня. И остаются рядом до сих пор. Да, Анри видел меня раненой. Но он не видел меня по-настоящему больной. Он не видел меня по утрам, когда я не могла встать с кровати. Он сделал для меня подъемник, но ему никогда не приходилось поднимать меня на нем.

— Таня, — повторила Арья, — как бы Анри ни был дорог тебе, он не один из нас.

Встретившись с ее понимающим взглядом, я подавила смешок:

— Не говори ерунды, мы просто друзья. И потом, ему нравится Теа.

— Что?

— Он все время говорит о ней.

— Так, значит, он тебе не нравится. — Сглотнув, я покачала головой. Арья молчала, ее лицо сделалось задумчивым. — Что ж, тогда… Никогда бы не подумала, что я обрадуюсь, если ты увлечешься молодым Вердоном. Однако он, судя по всему, менее опасный вариант. По крайней мере, до тех пор, пока ты сохраняешь дистанцию. Я имею в виду — ту дистанцию, которую надо сохранять с объектом в интересах дела.

Я на время потеряла дар речи, и Арья добавила:

— Если бы мадам де Тревиль была здесь, она велела бы тебе закрыть рот. Она бы сказала, что это просто неприлично.

Я глубоко вздохнула.

— Сначала ты решила, что у меня чувства к Анри, потом — что к Этьену? Теряешь хватку.

Губы Арьи тронула усталая улыбка.

— Себя обманывай сколько хочешь. Но меня ты не обманешь. Как я говорила — ты ожидаешь взаимности. У меня пока не получилось убедить тебя в том, что нас будет достаточно. Я не могу забрать всю боль, которую тебе причинили. Я знаю, что тебе потребуется какое-то время на то, чтобы понять и принять, что мы рядом. Но до тех пор… обещай, что ты не станешь заходить слишком далеко. Мы можем удержать тебя от падения, если закружится голова. Подхватим, если потеряешь равновесие. Протянем руку, чтобы вытащить из воды. Но если ты оттолкнешь нас, если позволишь себе падать глубже… то кто спасет тебя из омута? Это за пределами наших возможностей.

Забившись в угол кареты и прислушиваясь к цокоту копыт и перестуку лакированных колес, я наблюдала, как темные глубины парижской ночи превращают рисунок на занавеске в странные, причудливые формы. Феникс, возрождающийся в языках пламени, похожих на жидкое золото. Грифон, скребущий когтями землю, несущийся мне навстречу, прежде чем раствориться в клубах дыма. Когда его фигура сменилась раскрытой в реве пастью льва, я закрыла глаза.

— О чем задумалась? — Голос Теа вернул меня в реальность. Четыре пары глаз уставились на меня.

Папин перстень излучал тепло и спокойствие, и я подняла руку к груди, чтобы прижать его к сердцу. Таня, Таня, Таня. Сердце отстукивало выверенный ритм моего собственного призыва к оружию.

— О том, как поймать убийцу.

Теа сжала мою руку. Я представила, как мои чувства выключаются. Свет слабеет. Свечи гаснут.

Не осталось больше ни огорчения, ни стыда, ни тоски. Только отец на обочине дороги и болезненное, яростное биение сердца.

Карета проехала под мостом. Мы погрузились в темноту.

Глава двадцать третья

Второй визит во дворец должен был быть похож на первый — я уже видела все это великолепие. Но все же он был другим. Чудовищных размеров ворота, великанские колонны, живые изгороди, подстриженные в форме мифических тварей, хрустальные люстры и обои, украшенные сусальным золотом, словно внутренности шкатулки с драгоценностями вдовствующей королевы, — все было как раньше. Увешанные зеркалами стены отражали всевозможные версии тебя — даже те, что ты хотела бы спрятать. Но теперь я знала, что вся эта пышность была призвана лишь отвлечь внимание от секретов, которые передавались шепотом и незаметными движениями вееров.

Мадам де Тревиль отправилась сообщить о нашем прибытии. Теа увидела графа и потихоньку оставила нас, напоследок оглянувшись через плечо и блеснув глазами. Она тоже это чувствовала. Мы были совсем близко к цели.

Вернувшись обратно, наставница сказала, что теперь необходимо отыскать того мужчину, с которым Этьен познакомил меня в театре, — он должен был стать объектом Арьи. Они вместе растворились в облаках расшитого дамасского шелка и воздушных кружев. Портия схватила меня под руку и увлекла на несколько шагов в сторону, откуда указала на незнакомого мужчину:

— А вот и мой объект. Месье Жанвье.

Я кивнула: