в гоминина Обаяси. Его длинная всклокоченная грива и борода, густая шерсть на всем теле, каменное орудие в руке – все это соответствовало моим смутным представлениям о первобытных людях, но в глазах гоминина сквозила странная печаль, они словно свидетельствовали обо всех невзгодах, которые он вынес. Даже если предположить, что над этой женщиной подшучивал в самом деле призрак, стал бы призрак этого малого вытворять такое? Но тут я вспомнила, что это же просто фантазия скульптора. Реальный гоминин Обаяси вполне мог быть воплощением варварства, олицетворением образа жизни «или ты, или тебя» – настолько точным, что у него не осталось бы ни времени грустить, ни сил на подобные эмоции.

– Прошу вас, будьте осторожны! – сказала женщина, протянула руку, коснулась рукава моей оранжевой куртки, а потом почти бегом удалилась в сторону служебных помещений. Переводя взгляд с ее удаляющейся фигуры на гоминина Обаяси, я задумчиво склонила голову набок. Моя собеседница не выглядела настолько странной, чтобы я насторожилась или испугалась, но у меня возникло ощущение, что ей с трудом удается отделить вымысел от реальности и что она слишком уж нервозна себе во вред. Время от времени попадаются такие люди. В большинстве своем они не так уж плохи, но когда разговариваешь с ними, мало-помалу открываются их заскоки и навязчивые идеи. Они не стремятся навязывать их окружающим и в этом смысле безобидны, но сами не могут отделаться от своих тревог, даже если предложить им объяснение, способное по любым меркам рассеять их.

Я подкатила тележку к багги и переставила коробку на заднее сиденье. Коробка была тяжелой, какой и полагается быть коробке, полной билетов, а я ощущала волну признательности за то, что мне есть чем заполнить время. Отвозя тележку обратно в музей, я снова встретилась с моей предшественницей, выходящей из служебных помещений; к груди она прижимала термос с надписью «Музей парка Обаяси Дайсинрин». Завидев меня, она прибавила шагу и неловкой походкой удалилась в сторону музейного зала. Встречаться с незнакомым человеком, которому наговорил лишнего, всегда неловко, и, подозревала я, особенно в том случае, если признался ему, что боишься призраков.

Возвращаясь на багги в хижину, я размышляла над словами женщины. Мне вновь пришли на ум каштаны, потом случай с конфоркой – впрочем, плита находится прямо перед окном, так что солнце вполне могло нагреть ее.

Помня о том, что сказала женщина о проволоке и предметах на письменном столе, после возвращения я тщательно проверила и то и другое, но не заметила никакого беспорядка. Если моей предшественнице ничего не почудилось и зеркало в самом деле перевернули, а проволоку закрутили в другую сторону, возможно, в хижине побывал кто-то из посетителей. Он вполне мог забрести в глубину парка – точно так же, как собирательница каштанов в красном анораке, – из любопытства заглянуть в хижину, посмотреться в зеркало, а уходя, намотать проволоку не так, как прежде. Такое объяснение говорило о том, что моя предшественница не лжет, но ее гипотеза с призраком ошибочна.

– Прием, прием, вы слышите меня? Прием!

Из рации вырвался голос господина Хакота, и я ответила:

– Слышу вас, прием.

Оказалось, снова потерялся посетитель. В последние несколько дней они терялись с частотой по меньшей мере раз в день – настолько огромен был парк, настолько велик лес. Я обвела хижину настороженным взглядом, стараясь запечатлеть все находящееся в ней в памяти, чтобы заметить перемены, если они появятся к моему возвращению. То, что я даже не подумала сфотографировать ее на телефон, указывало, что где-то в глубине души я стремилась оставить своей психике лазейку на случай, если в самом деле произойдет что-то странное.

Впрочем, когда уровень жидкости в моей бутылке с концентрированным соусом для лапши снизился, причем отнюдь не моими стараниями, противостоять тревоге я больше не смогла.

В те дни, когда я опаздывала на работу и не успевала зайти за бэнто, я прихватывала с собой из дома пачку замороженной лапши, варила ее с соусом, потом посыпала сверху сушеным и замороженным зеленым луком. До вчерашнего дня концентрата мне хватило бы на три порции, а теперь в бутылке осталось всего на две. Сбоку на бутылке имелась шкала, показывающая, сколько соуса надо на одну порцию, сколько на две и так далее, так что определить, насколько убыло содержимое бутылки, было очень просто.

Решив проверить, как обстоит дело с остальными припасами, я вытащила рисовый уксус, масло чили, соль с пряностями и другие приправы, которые хранила в хижине, и выстроила их в ряд на столе, чтобы внимательно осмотреть, но не заметила ничего необычного. Я решила, что пропавший соус для лапши – наверняка какая-то ошибка с моей стороны, но так и не смогла заставить умолкнуть мое вчерашнее «я», яростно возражавшее у меня в голове: да нет же, говорю тебе, порций в самом деле оставалось три!

В попытке успокоиться я снова занялась билетами, но обнаружила, что не в состоянии сосредоточиться: линии получались кривыми, перфорация недостаточно глубокой. Я сидела в маленькой хижине посреди большого леса, и мое лицо было искажено яростью. Хорошо еще, меня никто при этом не видел.

Я старалась убедить себя, что все в порядке, – по крайней мере чипсы из плодов хлебного дерева теперь по акции. Видимо, если не считать моих компульсивных покупок, спросом они не пользовались, и теперь их предлагали за полцены. Я покупала их по три пачки всякий раз, когда видела в магазине, и это означало, что насущная потребность в поиске хлебных деревьев в парке отпала. И все же теперь, когда я приноровилась к разметке карты и последовательно восполняла пробелы на ней, отмечая там скопление каштанов, тут хурму и так далее, у меня возникло желание разыскать наконец и хлебные деревья. И с недавних пор я очутилась в странном положении, проводя поиски хлебных деревьев не ради собственной выгоды, а по чисто профессиональным соображениям, но по-прежнему не находя их. До знака я добралась без труда, но когда проследовала в направлении, в котором он указывал, обнаружила все те же пресловутые каштаны и хурму. Поначалу я пыталась поговорить о своей проблеме с господином Хакота, но он неизменно предлагал сходить и проверить знак, а я не могла со спокойной совестью согласиться на это, помня о его больной спине. Спустя некоторое время я перестала докладывать о своих неудачных поисках хлебных деревьев.

Благодаря моим утренним и дневным обходам карта постепенно начинала вырисовываться. Помимо дождевика «Кангрехо Обаяси» и полотенца, я