Дома, в котором он не был уже очень давно и вряд ли когда-то вернется.

Опустившись в позу цзи, он положил руки на колени ладонями вниз – даже такое простое движение отдалось в плече резкой болью – и попробовал представить, как в груди, чуть ниже солнечного сплетения, в том месте, которое в Хань называют «даньтянь», разгорается тихое свечение, и сосредоточился на нем. Медитация всегда была его утешением, его способом найти мир в душе – даже когда о мире вокруг оставалось только мечтать.

Он чувствовал себя потерянным.

Здесь, в Холмах, во владениях фаэ, он оказался настолько далек от себя самого, насколько только можно было это представить.

Он так давно дрейфовал в своем собственном нигде, что уже не был уверен, что сможет когда-то вернуть того прежнего себя – в зеркале с каждым днем все явственнее проступал незнакомец. Да что вообще осталось от прежнего Цзияня? Тело наполовину перековано в металл, а разум разбит – больше нет ни выдержки, ни ясности ума, разве что в вейци по-прежнему побеждает, но какая гордость раз за разом обыгрывать лаовая[20], которому и правила объяснял сам?

Перед его внутренним взором встала доска. Черные и белые камни выстраивались в фигуры на перекрестье линий – только в них он не узнавал знакомые формы. Вначале камни легли в правильную Черепаху, но через мгновение их сменил откуда-то взявшийся Феникс, за ним – Тигр, и за ним – Дракон. Формы были узнаваемые, но Цзиянь не был уверен, что сможет воспроизвести их в реальности.

Сложенные из черных и белых камней формы повернули к нему голову.

Древние Боги, подумал Цзиянь, дайте мне знак. Если я пущу в себя эту магию и свяжу себя с этой землей – останется ли что-то от меня самого?

Позади раздались шаги.

Цзиянь дернулся, оборачиваясь, – хотел попросить Ортанса уйти и дать ему время, но осекся, увидев вместо друга весело улыбающегося лейтенанта МакНаба.

Тот выглядел необычно – темную форму со вставками из тартана сменил синий с золотом сюртук и такие же штаны, ноги при этом были босые. Вместо ремня МакНаб надел кушак из тартана – цвета были те же, что и на форме, видимо, родовые – Цзиянь слышал от Ортанса, что они тут у всех разные.

– МакНаб, сэр, – Цзиянь удивленно сощурился.

– Простите, сэр, если помешал вам, – улыбнулся МакНаб. – Вы позволите?

– Да, конечно… – Цзиянь подвинулся, пересев из позы цзи в полулотос.

МакНаб опустился на землю рядом, не заботясь о чистоте одежды, и улыбнулся. Рыже-каштановые волосы его буйно вились в разные стороны.

– Вы уж простите, что помешал, – проговорил он достаточно медленно, и Цзиянь с благодарностью подумал, что МакНаб делает это потому, что помнит – он иностранец. – Прихожу – а у моего прудика уже сидят. Хорошо тут думается, правда?

– Очень хорошо, – кивнул Цзиянь и все-таки спросил: – Что с вами произошло?

– А, вы об этом? – МакНаб осмотрел себя и рассмеялся: – Представляете, что за дело тут произошло. Помните, я говорил, будто прабабка моя была из фаэ? Так и есть! Здесь она, в Холмах, просто ушла, когда время пришло! Я поначалу не поверил – да только схожесть у нас налицо. И королева подтвердила. Такая красивая у нас королева! Но прабабка сразу сказала – на королеву глаз не класть! Познакомлю тебя с другими девицами! Прабабка тут первая из швей! Вот и приодела меня сразу, у меня сроду вещичек-то таких не было!

– И что? Теперь останетесь здесь? – удивился Цзиянь.

– Да вот не знаю! – МакНаб запустил руку в волосы. – С одной стороны, полиция – это все-таки по мне работка, воришек там ловить, за правилами следить. Опять же, инспектор Флетчер ну что за хороший человек, он ко мне как к сыну! Но и тут прабабка – кровь родная, и мир этот, волшебный, как из сказки… Всегда мечтал! Думаю, может, будут меня туда-сюда отпускать, а там и определюсь.

– Я вижу, вы на своем месте, – печально улыбнулся Цзиянь.

– А вы – нет? – наивно спросил МакНаб, и Цзиянь испытал странное чувство оттого, что, скорее всего, никогда больше их пути не пересекутся.

Подобное случается, когда долго путешествуешь с кем-то на одном корабле или в дилижансе, и этот кто-то всего лишь на миг появился в жизни, и тогда с ним можно разделить любую тайну – ведь вы незнакомцы, а кто лучше, чем незнакомец, выслушает и сразу забудет услышанное?

И Цзиянь решился.

МакНаб оказался хорошим слушателем – внимательным, спокойным, не перебивающим, а лишь иногда задающим уточняющие вопросы.

Цзиянь рассказал все – и о том, как был приставлен к молодому Джеймсу, и о том, как бриттские корабли нарушили все договоренности и напали, и, наконец, о взрыве, в результате которого Цзиянь сохранил жизнь принцу, но практически расстался со своей.

– Что же это за мастера такие! – МакНаб осторожно протянул руку и коснулся блестящей поверхности руки. – Я слышал, что ханьцы на многое способны, но вижу такое впервые.

– Я не знаю, как это получилось. Возможно, я вообще первый удавшийся пациент, – грустно сказал Цзиянь. – Может быть, я чем-то полюбился богам, и они решили дать мне второй шанс. Я им воспользовался – уехал на Бриттские острова, осел в Лунденбурхе и стал заниматься тем, что было раньше недоступно для меня: обычной жизнью.

– Однако вот мы с вами в Холмах, и вы приложили руку к созданию паровой машины и дирижабля! – воскликнул МакНаб. – Ничего себе «обычная жизнь», сэр! Да за такую обычную и пары необычных не жалко!

Цзиянь покачал головой.

– Я не знаю, что мне теперь делать, – признался он. – Мастер Кехт сказал, что может все исправить. Починить это.

– Если сказал, значит, может, – с большим уважением ответил МакНаб.

– Вы уже знакомы?

– Прабабка со всеми познакомила. Близко вот только не общался, ну да времени теперь на все хватит! И выйду отсюда я туда и тогда, когда захочу – прабабка присмотрит!

– Вы все говорите «прабабка», но у почтенной дамы ведь имя есть? – спохватился Цзиянь.

– Да, ее зовут Мэгайр. Но пока она жила среди смертных, звали Мэгги. Полуповешенная Мэгги, если слышали о такой! Она встретила МакНаба, значит, прадеда моего, и от него понесла. А тогда это страшно каралось, если без свадьбы-то. Причем человеческим законом; фаэ было все равно, а вот друиды отчего-то страшно на людей озлобились. Прабабка моя все поняла, с фаэ местными сговорилась и решила подыграть. И вот, значит,