Любой иной выбор противоречит японскому характеру. Того не испытывал никаких опасений по данному поводу и советовал императору доверять своим подданным. Однако, предупредил он, военные могут быть настроены решительно против подобного ответа.

Хирохито проявил дальновидность. Он сказал Того, что считает ответ союзников вполне удовлетворительным и что его следует принять таким, каков он есть. Он дал необходимые инструкции министру, чтобы тот передал их премьеру, и на прощание сказал: «Я понимаю все опасности, стоящие перед нами, но моя первейшая обязанность — незамедлительно закончить войну. Поторопитесь».

Того сел в «бьюик» и вернулся в офис адмирала. Он незаметно от всех проник в его кабинет и сообщил ему, что император желает немедленно принять условия союзников. Судзуки в разных вариантах слышал об этом начиная с 22 июня, когда император публично выразил свое намерение закончить войну. В уме премьера, как всегда, возник вопрос: «Каким образом?»

Неожиданно вошел барон Хиранума. Он изучил ноту (военные любезно предоставили ему копию) с большим вниманием. Обладая завидным умением работать с документами, он тщательно разобрал ее по пунктам и обнаружил ряд недостатков. С точки зрения самоназначенного бдительного защитника национального государства, старый юрист имел претензии к параграфам второму и пятому.

Того ушел готовиться к заседанию кабинета, и два старика продолжили беседу. Опасения Хиранумы по поводу намерений союзников действовали угнетающе на Судзуки.

«Разложим все на простейшие элементы, — объяснял Хиранума. — Япония согласилась принять потсдамские требования при условии, что прерогатива императора управлять страной будет сохранена. Содержит ли ответ Соединенных Штатов такие гарантии? Нет. Это жизненно важный вопрос. В этом мы должны быть полностью уверены, прежде чем дадим окончательный ответ. Министр иностранных дел считает, что нет необходимости получить дополнительное подтверждение этого. А что вы думаете об этом?»

Судзуки, с округлившимися, как у загнанного зверя, глазами, глубоко затянулся сигарой и признал, что согласен с мнением Хиранумы именно по этому пункту. «Это не значит, что ответ союзников не может быть принят в настоящем виде; просто нам следует повторно запросить подтверждения этого пункта, так как это ключевой вопрос».

Ободренный ответом адмирала, Хиранума оставил его в облаке табачного дыма и в состоянии нерешительности, а сам поспешил во дворец, чтобы поработать теперь с лордом-хранителем печати. Кидо смог с трудом выделить ему время для разговора между приемом министра двора Исиватой и другим посетителем. Хранителя печати не удивило мнение Хиранумы, что нота союзников неприемлема. Это была черта его характера, а вот нехарактерным было его выступление на Императорской конференции с поддержкой потсдамских условий.

Информаторы Сакомидзу доносили, что дом Хиранумы был настоящим командным пунктом оппозиции, который каждый день посещали офицеры. Впечатление складывалось такое, будто разворачивалась какая-то военная кампания и для ее координации в доме постоянно находился дежурный офицер. К дому Хиранумы примыкало здание, где была штаб-квартира ультрапатриотического общества, основанного им несколько лет назад. Это был пункт сбора экстремистов, удобная пересадочная станция на пути движения сопротивления возможной в будущем капитуляции. Сакомидзу полагал, что он выглядит как настоящий «штаб сопротивления».

Хиранума был решительно против пункта, что «управление будет передано» Верховному главнокомандующему войск союзных держав, что было покушением на суверенные права императора. Он, безусловно, отвергал пункт, призывавший народ Японии высказаться о форме правления в результате «свободного волеизъявления». В этом пункте натренированный взгляд юриста видел явный намек на тайные планы отменить императорскую систему правления.

Хотя никаких заговоров так и не случилось, пункт пятый был намеренно ориентирован не только на японцев, но и с прицелом на требования союзников и СССР в вопросе окончательного решения о форме будущего правления в Японии. Он отвечал требованиям как тех, кто хотел покончить с императорской системой правления, так и тех, кто желал сохранить ее. Решение оставалось за народом Японии, как обещала Потсдамская декларация.

Время близилось к полудню, когда министр флота Ёнаи узнал о том, что адмирал Тоёда обратился к императору и посоветовал ему отвергнуть ноту Бирнса. Министр приказал вице-адмиралу Дзенсиро Хосине, начальнику Бюро военно-морских дел, немедленно вызвать к нему Тоёду и заместителя начштаба Ониси. Когда Хосина выполнил поручение и вернулся, Ёнаи указал ему на место у стола и приказал: «Вы тоже останетесь здесь как свидетель». Тоёда и Ониси вошли в кабинет. Ёнаи встал из-за стола во весь свой шестифутовый рост, охваченный холодной яростью. «Никогда прежде, — вспоминал Хосина, — я не видел его в таком состоянии, одновременно и сохраняющего достоинство, и полного возмущения».

Отвлечемся на время от нашего повествования и вспомним последнее заседание Высшего совета по руководству войной. Тогда Ониси внезапно появился в зале заседаний, не предупредив заранее ни Тоёду, ни Ёнаи. Не сказав ни слова своим двум начальникам, адмирал Ониси вызвал военного министра из зала. Там, в холле, в присутствии нескольких офицеров и служащих секретариата, Ониси страстно обратился к Анами. «Министр флота слабый человек. От него нет никакого прока, только вы, военные люди, должны строго настаивать на продолжении войны». Он умолял Анами отказаться от условий союзников и заявил ему, что многие офицеры на флоте зависят от его руководства в этом деле.

Анами такими словами характеризовал Ёнаи в кругу своих соратников — «Ёнаи слишком робок», «Министр флота не обладает сильной волей». В основном Анами был согласен с Ониси. Однако он не мог перенести, чтобы в присутствии стольких людей публично обвиняли в нелояльности высшего чина флота. Он сухо поблагодарил Ониси за доверие и вернулся в зал. Конечно, слова Ониси о Ёнаи были переданы вскоре после окончания совещания «белому слону» (это было его прозвище), так что давление у него резко подскочило, он просто вскипел от негодования.

Теперь Ёнаи — глаза его метали молнии — бичевал словесно Тоёду и Ониси. «Ваше поведение, как представителей Генерального штаба флота, ужасно и предосудительно. Если у вас были какие-то мысли на мой счет, почему было не прийти ко мне и сказать об этом лично? Такой наглый поступок — прийти без разрешения на заседание Высшего совета — непростителен».

Затем адмирал Ёнаи обратился к начальнику штаба: «А что за идея посоветовать императору такое непродуманное действие, как отказаться от ноты союзников, даже не поставив меня в известность? Во всех инструкциях, предназначенных для моряков и офицеров, содержалось предупреждение против совершения подобных действий. То, как вы себя повели, несмотря на предупреждение, не заслуживает прощения».

Тоёда продолжал стоять неподвижно. Он ничего не сказал, просто смотрел на Хосину, но его взгляд, казалось, говорил: «Я очень сожалею».

У Ониси покатились по щекам слёзы, и он извинился перед Ёнаи. Министр сел и быстро отпустил всех трех