её лицо обращается к небу, и она кивает. Может быть, Лоркан уже здесь, или она кивнула Кольму?..

Я крепко сжимаю губы, потому что она не в обличье птицы, а значит вороны не могут с ней общаться. Только у Лоркана есть такая способность, поэтому он, должно быть, здесь. Но если это так, то разве он не должен приказать нам закончить эту миссию, на которую он в принципе не соглашался?

И всё же я осматриваю темноту в поисках знакомых золотых точек, но не нахожу ни глаз Лора, ни гигантской птицы, кружащей над нами. Я опускаю глаза, не пытаясь связаться с ним мысленно, и смотрю на Ифу, которая садится в лодку. Судно покачивается, и она теряет равновесие, но хватается за лакированный борт. Услышав вереницу гортанных звуков, сероглазый гондольер застывает, точно весло, которое он держит в руках.

Он, должно быть, понял, что на борту находится ворон.

Бусины на чёрном головном уборе Эпонины звенят, когда она откидывается на спинку.

— Диотто, принеси моим друзьям вина.

Генерал напрягается, очевидно посчитав, что это ниже его достоинства. Но белозубая улыбка, которой одаривает его Эпонина, говорит о том, что именно по этой причине она приказала ему это сделать. Конечно же, это добавляет ей веса в моих глазах.

И хотя мне не очень хочется алкоголя, я очень хочу посмотреть, как этот рыжеволосый фейри прислуживает мне.

Я получаю ещё больше удовольствия, когда лодка покачивается, и вино расплёскивается на его руку и пропитывает рукав бордового цвета. Он вскидывает голову и начинает осыпать оскорблениями гондольера, который слез с левого борта гондолы.

— Змей.

Воздушный фейри кивает на вздымающуюся воду.

Я разворачиваюсь и заглядываю за борт. В прозрачной воде под нами сверкают два чешуйчатых зверя — один синий, как моё платье, а другой такой же розовый, как парик Сиб… и со шрамами.

Мне хочется запустить пальцы в воду, но мы специально надели маски, чтобы сохранить нашу анонимность. И поскольку ни один чистокровный фейри не будет в здравом уме засовывать руки в море, я оставляю их лежать на своём мягком сидении.

— Лучше бы этим тварям не раскачивать нашу лодку снова.

И хотя Таво говорит это тихо, угроза в его словах разрезает темноту, освещённую фонарями, и достигает моих ушей.

— Если ты коснёшься их хотя бы пальцем, Диотто, — бормочу я достаточно громко, чтобы он мог услышать, — или поразишь их своей магией, я прослежу за тем, чтобы тебе укоротили какие-нибудь жизненно важные органы. Стальным клинком.

После моей угрозы наступает тишина.

Но затем губы Диотто приподнимаются в мерзкой улыбке.

— Попробуй только пырнуть меня или натравить змея, и я проткну твоих дружков обсидианом. Так что на твоём месте я был бы аккуратнее с угрозами. Если только ты не хочешь начать войну. Я думаю, это очень порадует Алого ворона. Тогда он сможет стереть с лица земли наш вид и назвать это местью.

— Фэллон, я отнести тебя домой. Пожалуйста.

И хотя вокруг темно, я замечаю клубы чёрного дыма, который поднимается из-под красного шёлкового плаща Ифы.

— Né. Fás.

Нет. Пока не надо. Когда она слышит мой ответ на её языке, её глаза округляются под маской.

Отойдя от шока, она бормочет:

— Ríkhda gos m’hádr og matáeich lé.

И хотя я понимаю не всё, я ухватываю суть, благодаря выражению «mattock lé» — «убью его».

Я улыбаюсь, когда Таво обходит скамейку и протягивает мне бокал, наполовину заполненный вином. Ифа выхватывает бокал из его пальцев, напугав генерала, который так быстро одёргивает руку, что я ожидаю увидеть на ней кровоточащие царапины. К несчастью, его кожа не повреждена.

— Гондольер, если бы я хотела потрястись на волнах, я бы пригласила своих друзей в бассейн.

Мужчина резко вздрагивает, услышав выговор Эпонины, но затем осторожно поднимается на левый борт и, заглянув за него, опускает весло. Под лодкой должно быть, проплывает ещё один змей, потому что мужчина спускается обратно на палубу и начинает гнать лодку вперёд с помощью своей воздушной магии.

— И, кто-нибудь, попросите барда, чтобы он о чём-нибудь нам спел. И чтобы без лихих мужчин, рискующих жизнями ради спасения глупых девиц, — Эпонина потягивает вино и пристально смотрит на непрестанно пульсирующий мускул на челюсти Таво.

Я пытаюсь поймать взгляд Катрионы, но куртизанка смотрит на что-то позади меня. Я разворачиваюсь и замечаю лодку, абсолютно идентичную нашей и заполненную точно такой же публикой. Я думала, что это будет тихое мероприятие, но, похоже, у Эпонины больше подруг, чем я предполагала.

Она наклоняется ко мне и бормочет:

— Они здесь для отвлечения внимания. Смотри, у них парики такого же цвета, что и у нас.

Её слова заставляют меня перевести внимание с другой лодки на воду, которая растянулась между нами и пенится из-за перекатывающихся тел змеев.

— Ну…

Её губы, накрашенные чёрным в цвет её парика, искривляются.

— Кроме Катрионы. Она, должно быть, приплатила продавщице, чтобы получить парик цвета металлик.

Моё сердце пропускает удар, потому что парик серебристого цвета предназначался мне.

Катриона, кажется, не слышит Эпонину, так как сосредоточена на светящихся поместьях Тарекуори, которые мы проплываем. А тем временем бард с толстым животом, который едет в отдельной гондоле, поёт нам серенады своим медовым баритоном.

И хотя мир вокруг мог бы поверить в то, что куртизанка ведёт себя демонстративно, это совсем не так. Что заставляет меня задаться вопросом: зачем она заняла место, предназначенное мне?

Чьё внимание она собирается привлечь?

ГЛАВА 41

Сибилла смотрит в нашу сторону, после чего переводит взгляд на барда, который плывёт рядом с нами. Она несколько раз пыталась подпеть мужчине, и, хотя его уши такие же круглые, как у неё, он морщит нос и задирает свой рыхлый подбородок вверх, словно её пение — это самый жуткий звук, который он когда-либо слышал.

Правда, Сибилле слегка наступил на ухо медведь, но чего она определённо заслуживает, так это поощрения. Чтобы петь на людях, нужна смелость.

Пока я разглядываю её, слово «туннель» прокручивается у меня в голове. Я толкаю Ифу в бок, заставляя её нагнуться ко мне, и бормочу:

— Есть какие-то новости от Имоген?

— А что?

— Антони, — просто говорю я.

Она сначала медленно моргает, а затем сглатывает и качает головой.

Я рефлекторно подношу бокал к губам. Когда сладкое вино попадает мне на язык, оно напоминает мне о мешочке, спрятанном в моём декольте. Как бы мне его выудить, чтобы никто ничего не заметил?

Ответ приходит ко мне в виде рога цвета слоновой кости. Я