Багровое пятно растекалось на белом снегу.

Снег слегка оплавлялся от горячей крови.

Но это ненадолго – кровь остывала с каждым мгновением.

Ничто больше не грело и не гоняло ее по венам.

Убитая молодая женщина лежала на снегу, возле своего убитого сына. Ее темные, волнистые, чуть тронутые проседью волосы разметались по снегу. Глаза открыты. Застывшие, начинавшие блекнуть.

Люди в немецких шинелях стали расходиться.

Спектакль окончен: можно было бы еще немного погреться у горящего дома, но там, где они остановились на постой, уютнее, да и поесть можно.

Как раз наступило время ужина.

Местные тоже стали расходиться, перекрестившись напоследок. Одна из бабок что-то шептала тихонечко, глядя на Анну.

Молитву…

Уходил и никем не замеченный человек в черном костюме с давящим на шею воротничком.

Человек, чье лицо размыто, стерто, испорчено в попытках забыть.

Глава 60

Прямо сейчас

– Приговор должен быть приведен в исполнение показательно, – настойчиво говорит Тощий в черном. – Я настаиваю.

Начальник в белом сомневается. Это видно по его позе и затянувшемуся молчанию.

Пора отвечать.

В этот момент в кабинет стучат.

После короткого «Да» заходит секретарша.

– Должна доложить…

– Не сейчас! – рявкает Тощий.

Начальник в белом бросает на него осуждающий взгляд и жестом разрешает секретарше продолжать.

– Сизиф вернулся в здание. Его засекли на входе.

Начальники переглядываются.

Они были уверены, что Сизиф уже давно покинул этот уровень, уйдя туда, куда так стремился.

В Рай.

Или в то, что он таковым считал.

– Приглядите за ним, – задумчиво говорит Начальник в белом.

– Не вижу смысла, – пожимает плечами Тощий.

– Приглядите, – мягко повторяет Начальник в белом секретарше.

Та, избегая смотреть на Тощего, коротко кивает и закрывает за собой дверь.

Глава 61

Прямо сейчас

«Архив».

Сизиф всегда проходил мимо двери с этой табличкой, даже не думая, что когда-нибудь решит сюда зайти.

Ему хватало и своего личного архива.

Сейчас он стучит и заходит.

Пахнет затхлостью и влажностью.

Наверное, именно так и пахло в средневековых монашеских кельях.

Под мышкой у него зажат горшок с цветком.

– Привет, Бени! – бодро говорит Сизиф, размашисто шагая прямо в центр узкого, темного кабинета, заваленного папками, свитками и даже… ну надо же – папирусами.

Вот она где, канувшая в Лету Александрийская библиотека.

Бени – толстый монах в холщовой робе и с выбритой лысиной на затылке. Лицо, сошедшее с картин Босха: бугристая кожа, нос неопределенной формы, желтые кривые зубы и вечно покорная, сгорбленная поза.

Сидит, скрипит пером по толстой желтой бумаге.

Пером!

Вокруг валяется несколько замусоленных свитков.

В целом малый, наверное, неплохой, но уж очень отталкивающий.

Только сейчас Сизиф смутно вспоминает, что часто встречал этого человека в коридорах Канцелярии и, кажется, тот даже бубнил что-то невразумительное при встрече.

Но Сизиф не уверен.

Может, путает с кем-то.

Бени вздрагивает от внезапно раздавшегося голоса.

– Си-сизиф? – заикаясь, говорит он. – Что вы тут…

Не дожидаясь, пока монах договорит, Сизиф перебивает:

– Вот, решил перед уходом раздать долги.

Бенедикт слегка отодвигает стул и разворачивает к Сизифу свое большое, спрятанное под складками робы тело:

– Долги? Не припоминаю…

Бени поражен.

Сизиф снова его перебивает.

Он торопится.

Хотя по лицу не скажешь. На лице – расслабленная улыбка.

– Это ты по доброте душевной: сделал и забыл, – Сизиф присаживается на край стола, примяв парочку старинных свитков, – а я все помню.

Бенедикт еще не понимает, что происходит, но не верит своему счастью.

Он подобострастно смотрит на Сизифа: агента-легенду, темного ангела, сумевшего дослужиться до перехода в Рай, о котором он, толстый, всеми забытый монах, даже не мечтает.

Бугристое лицо Бенедикта расплывается в кривой, неуверенной улыбке.

Сизиф быстро оглядывается назад, на дверь кабинета, будто хочет удостовериться, что их никто не подслушивает, а потом кладет руку на плечо Бени и наклоняется поближе к нему.

Взмокший от напряжения монах тоже подается вперед.

– Знаешь ли ты, Бени, – говорит доверительным шепотом Сизиф, – что после моего перехода начнутся новые назначения. Я бы мог замолвить за тебя словечко… там, наверху.

Бенедикт выпрямляется так резко, что складки его тела подпрыгивают вместе с ним:

– Истинно говорите?

Сизиф пристально смотрит в глаза Бенедикта чуть исподлобья, почти отечески улыбаясь и по-прежнему не отпуская его плечо.

В одной из жизней его научили: касаясь собеседника и говоря ему что-то прямо в глаза с улыбкой, редко моргая, ты почти внушаешь ему свои мысли.

– Если бы не одно «но»… Не нравится им, что ты, Бени, никак не освободишься от земной жизни.

– Но…

– Оглядись… – перебивает Сизиф.

Сизиф окидывает взглядом темную келью Бенедикта. Тот неуверенно вертит головой, затем растерянно смотрит на Сизифа.

Это его мир. Он не видит никаких проблем.

– Беспорядок? – робко пытается отгадать он.

Сизиф не может сдержать улыбки. Правый уголок его вечно поджатых губ слегка приподнимается.

– Как будто все еще живешь в своих Средних веках. Ни от имени ни отказался, ни от лица.

Бенедикт опускает глаза и сутулится сильнее прежнего.

– Верно говорите… Слаб я перед тем, что было мне так дорого в земной жизни.

Сизиф хлопает Бенедикта по плечу и убирает руку.

Хватит. Иначе «якорь» перестанет действовать.

Придет время – и он вернет руку. Позже. Когда нужно будет вновь создать ощущение интимности и доверия.

Это прикосновение будет ассоциироваться у монаха с добротой и заботой о нем.

Интриган до мозга костей – вот он кто, черный ангел Сизиф.

Все, что он узнал за каждую из своих жалких, постыдных жизней, привело его сюда. Научило вить веревки из эмоций, понимать слабости и больные места, втираться в доверие, убеждать.

Этим Сизиф воспользуется и сейчас.

Может, хоть раз его навыки пригодятся для чего-то другого. Совершенно нового для него.

– Знаю, Бени, знаю… Все мы не идеальны, – Сизиф ставит горшок на стол монаха. – Вот и у меня осталась слабость: азарт. Мы тут поспорили с Иудой. Про одного из Величайших.

Сизиф снова пристально, слегка исподлобья смотрит на Бени:

– Я подумал, кого еще спросить, если не тебя. Ты ведь у нас голова – все знаешь. Все-то у тебя записано.

Бугристые сальные щеки Бенедикта краснеют. Он улыбается, но глаза скромно опускает.

«Неплохой парень, – снова думает Сизиф. – Интересно, как он тут оказался».

Знал он таких: очарованные учением, идеей или лидером, верят и идут за ним слепо. Идя за совершенством, так легко превратиться в слепого судию.

Скольких он отправил на костер,