Шрифт:
Закладка:
– Сомневается он, кретин недоделанный. Да тебе и не снилось то, что я тогда сделал! – короткий нос Безымянного снова вздергивается, но теперь уже не от смеха. – Пшел вон, жалкая душонка.
Он отворачивается, чтобы спрятать лицо. Только скрюченные пальцы скрещенных на груди рук выдают его напряжение.
– Докажи, – говорит Сизиф с вызовом. – У меня есть план. Покажи, сможешь ли ты провернуть такое дважды.
Безымянный колеблется несколько мгновений, а потом отмахивается:
– Ты меня как дуру деревенскую развести собрался? Вали отсюда, ханурик. Мне никому ничего доказывать не нужно.
Напряжение растет. Это видно по белеющим костяшкам пальцев, впившихся в предплечья.
Еще немного. Уязвленное эго души с разбитыми амбициями.
Великий ум, запертый в крохотном облезлом классе детского сада.
Сизиф глубоко вздыхает и разводит руками, отступая на пару шагов.
– Знаешь, там, в Канцелярии, все считают, что тебя уничтожили. Никто о тебе уже и не вспоминает.
– Еще вспомнят, – огрызается Безымянный.
– Мда… жаль… Для моего плана нужен был действительно Великий… такой, каким ты был раньше. Тот, у кого хватило бы яиц поиметь систему по-настоящему. А я увидел лишь того, кого поимела система. Жаль разочаровывать наших.
Вот он – точно рассчитанный момент, когда Сизиф должен развернуться и пойти к двери, не сказав больше ни слова.
Шаг, второй, третий.
Вот он уже тянется к дверной ручке.
Из коридора доносятся детские крики и смешки.
Еще шаг, и все закончится…
Безымянный тихо чертыхается.
– Ты посмотри на него, – наконец говорит он. – Что еще за план? Покажь…
Сизиф останавливается и через плечо бросает на Безымянного вопросительный взгляд.
Тот с деланным спокойствием пожимает плечами:
– Чисто так, из любопытства.
Сизиф усмехается и возвращается назад. Не торопясь, он расстилает на детской парте бумаги.
Безымянный быстро пробегает по ним глазами и поднимает взгляд на Сизифа.
– Зачем, к чертям, тебе это надо? – спрашивает он и тут же снова возвращается к записям и чертежам.
Все это время Безымянный беззвучно двигает губами – прикидывает, высчитывает алгоритмы, варианты, сочетания, пересчитывает заново, ищет погрешности.
Сизиф демонстративно собирает бумаги:
– Хочешь сказать, это невозможно?
– Этого я не говорил, – торопливо произносит Безымянный, потирая безбородый подбородок. – Чисто теоретически можно было бы кое-что придумать… Но риск… риск огромный.
Безымянный начинает нервничать: теребить рукав, часто моргать, кусать губу.
На него находит азарт.
Сколько раз Сизиф видел это выражение на лицах своих объектов, когда те оказывались в казино или когда им предоставлялась удачная возможность украсть желаемое. Видел на поплывших лицах алкоголиков, которые еще вчера клялись женам, что больше никогда не притронутся к бутылке, и вдруг наткнулись на свою же старую заначку.
Азарт.
Страсть.
Слабость.
План действительно по плечу только гению, а гениальность Безымянного уж слишком залежалась за ненадобностью, всеми забытая и угасающая.
Так залежалась, что, похоже, он и сам уже начал о ней забывать.
Но нет, вот она, смешанная с тщеславием, снова свербит где-то в несуществующем теле.
– Да, риск большой, но… – Сизиф выдерживает паузу. – Сколько очков ты получаешь за каждую поломанную машинку в детском саду?
Безымянный снова складывает руки на груди. Он злится. Невольно начинает играть желваками.
Сизиф продолжает:
– Раньше ты бы за такие гроши даже взгляд в сторону объекта не бросил, верно? Ты просидишь тут вечность, собирая крохи. Балл за машинку. Балл за куклу. Пока не забудешь, кто ты есть. Вечность в унижении.
Безымянный тяжело дышит. Тонкие розовые ноздри маленького носа раздуваются, просвечивая в отблеске солнечного света.
Он с остервенением мусолит левый рукав.
Его черный костюм истерся, измялся. Таким же ненужным и уставшим чувствует себя и Безымянный в этом глухом, скучном, узком мирке.
Это не существование.
Унижение. Это сплошное унижение.
Почти небытие.
– Но даже это лучше, чем небытие, приятель, – говорит Безымянный, овладев собой. – Ну а так… чисто теоретически: чем бы ты расплатился?
Сизиф поджимает губы.
Самая тяжелая часть разговора.
Строго говоря, ему нечем расплатиться, потому что здесь есть только одна валюта.
И ему самому нужно каждое очко. Все до единого.
Потеряй хоть одно – и Рая не видать.
Ну допустим, он сможет отдать часть.
Возьмет еще дело.
Простенькое, такое, чтобы провернуть как можно быстрее.
Быстрее, чем они спохватятся.
Было у него одно на примете.
Продумает, как замести следы.
И если быстро прокрутит следующее дело, то уйдет до того, как они что-то обнаружат.
Бюрократия даже на небе движется как сонная муха.
– Я отдам тебе часть своих очков, – говорит наконец Сизиф.
Это щедро с его стороны.
Никто не станет спорить.
Здесь никто бы такого не предложил.
Теперь вопрос только в количестве.
Тут он готов торговаться.
Однако Безымянный лишь усмехается ему в лицо и складывает руки на груди.
Азарт явно придал ему силы.
Вкус собственного гения, который зашевелился где-то в потемках сознания, уже решая поставленную перед ним задачку, воскресил его дух.
Теперь мяч на его стороне.
И торговаться будет он.
– Засунь себе эту часть в свой несуществующий зад, – Безымянный подходит очень близко к Сизифу и говорит ему прямо в лицо. – Я возьмусь за это только в обмен на все твои очки.
Сизиф пораженно смотрит на Безымянного.
Тот пожимает плечами:
– Только так я смогу смыться от последствий – и ты это знаешь.
Безымянный внимательно изучает лицо Сизифа, пока тот «переваривает» услышанное.
Глаза Безымянного загораются еще ярче, он улыбается.
– Да тебе, походу, это позарез нужно, приятель? Дай угадаю: бабенку какую-нибудь спасти хочешь? Видали мы таких.
– Да пошел ты!
Сжав кулаки, Сизиф разворачивается и решительно идет к выходу.
На этот раз он действительно намерен уйти.
– Слышь, – окликает Безымянный. – Имей в виду: только я смогу это провернуть! Единственный! И ты это знаешь!
Сизиф продолжает идти, но от Безымянного не ускользает, что шаги становятся медленнее.
Он усмехается и продолжает:
– Или так, или твоя малютка отправится в небытие.
На мгновение Сизиф останавливается. Он стоит спиной к Безымянному, ощущая всем своим существом ухмылку, расплывшуюся под коротким задранным носом.
Безымянный его раскусил.
Сизиф морщится, сжав кулаки.
Безымянный пристально следит за ним, как за механизмом, который вот-вот сломается.
– Хорошо, – тихо говорит Сизиф, не оборачиваясь.
Безымянный прыскает от удивления, а потом смеется:
– Вот так просто? Ты хоть понимаешь, что с тобой будет, шизик?
Сизиф ничего не отвечает. Он берется за дверную ручку, а потом, помедлив, оборачивается и задает мучивший его вопрос:
– Мне интересно: ты узнал меня?
