с его груди и присоединиться к всеобщим аплодисментам. Когда я поворачиваюсь обратно к рингу, где Гастингс торжественно поднимает руку в перчатке, Дориан запоздало убирает руки с моей талии. Даже несмотря на то, что я сохраняю безмятежную улыбку и пытаюсь казаться захваченной всеобщим волнением от победы, я чувствую, как Дориан прожигает меня насквозь взглядом. То место, к которому он прикоснулся губами, покалывает, и мне требуется вся сдержанность, чтобы не коснуться кончиками пальцев слишком теплой щеки.

За пределами арены тротуары гудят от болтовни зрителей, обсуждающих матч. Мы с Дорианом, пока направляемся по улице Галлея и поворачиваем к Лебединой, почти не разговариваем. Тишина между нами приносит облегчение. Я могу с этим смириться, при условии, что не придется обсуждать наш почти поцелуй. Также я делаю все, чтобы не думать об этом, потому что иначе мне придется признать, что я потерпела неудачу. Вполне осознанно.

Чем дальше медленно и неторопливо мы удаляемся от улицы Галлея, тем спокойнее становится вокруг. Вскоре остаются только звуки наших шагов. Между нами несколько дюймов – дюймов, на которых сосредоточены мои чувства. Даже такого большого пространства слишком мало. Или слишком много? К счастью, я снова надела пальто, так что так близко к Дориану теперь не моя обнаженная кожа.

Он вздыхает. Краем глаза я вижу, как он смотрит на небо и, хмурясь, останавливается.

Я тоже перестаю идти и следую за его взглядом.

– Что случилось?

– Я надеялся увидеть звезды, но они едва заметны.

Дориан опускает взгляд и нацеливает его на меня, отчего мои легкие сжимаются. Я не могу не вспоминать, как он смотрел на меня перед тем, как попытался поцеловать.

Прямо перед тем, как я разрушила то, что должно было спасти мою жизнь.

– Да, – говорю я, возвращаясь к реальности. – Так близко к городу их вряд ли можно рассмотреть.

– Я скучаю по тому, как они выглядели в моем королевстве. – Покачав головой, Дориан продолжает свой путь. – В Бреттоне мне их недоставало. Либо воспоминания о моем детстве уже потускнели, либо в Фейривэе звезды ярче.

Упоминание о его детстве пробуждает во мне любопытство.

– В каком королевстве ты жил, когда был ребенком?

– В Ветренном, – отвечает Дориан мягко. Выражение его лица меняется, напоминая мне о том, что он сказал о своей матери. Дориан быстро справляется с эмоциями и заставляет себя улыбнуться. – А как насчет тебя? Как выглядит твое королевство? Дворец твоего отца находится под водой?

– Нет, дворец Бершарбор находится на краю Осеннего королевства. Когда-то им правил король Осени Аспен, а до этого его отец, король Херн. После последней войны король Аспен вместе со своей супругой, королевой Эвелин, переехал во дворец Мейплхарт. Теперь Бершарбор является резиденцией благого двора Морского королевства. Сам дворец стоит на утесе и выходит окнами на океан. Поскольку мой отец – благой монарх, дворец, расположенный на земле, пришелся весьма кстати. Так ему легче общаться с представителями людей и другими благими фейри. Однако я проводила в Бершарборе не так уж много времени. Я предпочитала оставаться у подножия утеса, в своей личной лагуне.

– И ты выросла со сводным братом… – Дориан прищуривается, как будто пытается вспомнить имя моего компаньона.

– Подаксисом, – заканчиваю я за него. – Он грибной эльф. И да, мы почти все время вместе.

– Я помню, как ты сказала, что у тебя много и других братьев. Ты скучаешь по ним?

От этого вопроса у меня замирает сердце.

– Да. А ты скучаешь по сестрам?

Дориан снова мрачнеет.

– Очень сильно.

Мое сердце ноет от боли, которую он так старается скрыть.

– Какие они, твои сестры?

Пока мы продолжаем идти, Дориан опускает взгляд на тротуар перед собой. Некоторое время я не уверена, ответит ли он.

– Хотел бы я рассказать тебе, но вряд ли смогу сделать это должным образом. Десять лет, пока учился в школе, я видел только их портреты и общался с ними по переписке.

– Там, вот где ты был до кораблекрушения? В школе? – спрашиваю я, пытаясь притвориться, что не знаю ответа. Нимуэ упомянула, что после казни отца Дориана отправили учиться в Бреттон.

Он кивает.

– Тебе там нравилось?

– Наверное, даже слишком.

– Что ты имеешь в виду?

– Это… сложно объяснить. – Дориан поджимает губы, и, кажется, больше ничего не собирается добавлять, но в следующее мгновение продолжает: – Последние несколько лет я свято верил, что стану знаменитым боксером, как Эммет или Гастингс, вместо того, чтобы построить более респектабельную карьеру. Поэтому я начал уделять меньше внимания учебе и больше тренировкам и участию в любительских матчах неподалеку от кампуса.

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами.

– Ты действительно дрался с другими мужчинами? В таких же матчах, как тот, что мы только что посмотрели?

– Не в таких волнительных, как этот, но да.

– И выигрывал?

– Иногда. В других же случаях меня избивали до полусмерти. – Легкая улыбка порхает по губам Дориана, как будто мысль о побоях забавляет его. Это выражение оказывается мимолетным, и через секунду его лицо снова вытягивается. – Я мог бы закончить школу еще два года назад, но вместо этого… вместо этого я потратил на образование больше времени, чем было необходимо. Относись я к учебе более серьезно, мог бы вернуться домой раньше.

Ему не нужно заканчивать, чтобы я поняла, что он пытается сказать.

– Мне так жаль, Дориан. – Мое плечо касается его плеча. Я не уверена, шагнула ли ближе к нему первой или это сделал он. Пока мы продолжаем идти, ни один из нас не предпринимает попытки отодвинуться.

Дориан глубоко вздыхает.

– Я даже не догадывался, что она больна. Уже после того, как все случилось, я узнал об этом из писем сестер. Они сказали, что мама не хотела меня беспокоить, не хотела, чтобы я чувствовал себя обязанным возвращаться домой. Меня отправили учиться за границу… по определенным причинам.

Кажется, я знаю, что он имеет в виду, но все же спрашиваю:

– По каким причинам?

– Мой отец умер, когда мне было десять.

– О, прими мои искренние соболезнования.

В моем тоне гораздо меньше сожаления, чем я выразила по поводу судьбы его матери. Потому что я не сожалею. Это служит напоминанием о том, почему я здесь, почему мы здесь. Дориан – сын убийцы. Он сам убийца.

Мы делаем еще несколько медленных шагов, и я позволяю пространству между нами увеличиться, больше не рискуя задеть его плечо своим.

Но следующие слова Дориана едва не вынуждают меня остановиться.

– Я не уверен, что об этом стоит сожалеть, – холодно произносит он.

Я бросаю на него пристальный взгляд.

– Почему ты так говоришь?

– Мой отец не был хорошим человеком.