Сейчас много пишут о Ваших ролях и постановках. А я хочу сказать спасибо за то, что в нашей семье Вы не играли никаких ролей, превращая бессменный халат то в символ вальяжного уюта, то в королевскую мантию.

Однажды я пришла с какой-то пустяковой проблемой, казавшейся мне глобальной, и Вы, выслушав, сочувственно хмыкнули, а потом сказали: «Да-да, дело такое, я, конечно, понимаю». И на этой фразе я вдруг чётко осознала, что теперь знаю значение слова «достоинство». Я ещё много раз вспоминала его: когда Вы недомогали, но шли на сцену, когда чётко обозначали мракобесие поступков власти, когда публика взрывалась смехом после Вашего тоста, а на Вашем лице сохранялось насмешливое спокойствие, когда Вы курили трубку, смотрели матчи снукера, удили рыбу на Валдае…

Мы посадили Вас в поезд, шедший на восток, к солнцу. Мы махали Вам с платформы, но видели, что Вы уже не с нами. Там много Ваших, и они ждали, когда Вы откроете дверь этого купе.

Я слышала Ваш смех с хрипотцой, чувствовала запах табака, и стоило Вам не глядя махнуть рукой в нашу сторону (любимый жест с массой смыслов – от «пока» до «ну хватит уже пафосных словоблудий»), как поезд тронулся.

И что-то лилось в рюмки, и лопалась скорлупа яиц… Но уже без нас. Нам входить на другой станции. И когда она покажется на горизонте, Вы встретите, и накормите, и защитите. А значит, больше ничего не страшно. Ни в этом мире, ни за его пределами.

Из воспоминаний друзей и коллег

«Он был мудрецом»

Михаил Швыдкой:

«Были артисты не хуже него, были режиссёры, может, и лучше него, были писатели тоже совсем неплохие, а человека, как Ширвиндт, который соединял бы в себе необычайное творческое начало – и актёрское, и режиссёрское, и литературное, который обладал бы таким магнетическим свойством разговаривать с людьми – и сразу на очень короткой дистанции, я, пожалуй, и не встречал».

Иван Ургант:

«Всегда хотел быть похожим на него. Ну, то есть чтобы встать на банкете, взять микрофон, произнести два слова, и уже женщина какая-то от смеха пловом поперхнулась… Я тут понял: мне вообще всё равно, что он говорит. Не имеет ни малейшего значения. Взгляд, тембр, пауза. Ты смеёшься, он нет… Однажды мы были на одном вечере, который организовали горские евреи. Встал Александр Анатольевич и произнёс: “Я на вечере горских евреев. Позвольте сказать несколько слов от евреев равнинных”. Мы в этой равнине остались, а он отправился куда-то повыше… Это как раз то, что у него прекрасно получалось всю жизнь, – быть выше всяких глупостей…»

Мыслями с нами

Последнее время так участился уход друзей и близких, что я перестал посещать прощания. А так как меня постоянно с укором спрашивают: «Почему вас вчера не было на проводах такого-то?» – то я придумал оправдание: «Что-то я охладел к кладбищам и вообще берегу силы для собственной панихиды».

Александр Ширвиндт, «Опережая некролог»

Александр Олешко:

«Таких людей нет. Есть реплики. Мы все вторичны. Кто-то похож на этого, кто-то на того. Он ни у кого ничего не взял, не заимствовал. Он был неповторим. Это утрата для страны, потому что он создавал стране настроение».

Мыслями с нами

Сейчас мы с каждым днём живём всё более цивилизованно. И не живём тоже более цивилизованно. Цивилизация пришла и на кладбища, где проводятся мемориальные экскурсии и дорожные указатели направляют кратчайшими маршрутами до той или иной знаменитой могилы. У артистов соревнование посещаемости не прекращается и за чертой.

Александр Ширвиндт, «Опережая некролог»

Максим Галкин:

«Бывает амплуа, артист определённого жанра. Он был сам – отдельный жанр. Я обожал его интонацию, но ещё лучше было видеть, когда он шутит. Даже, я бы сказал, не шутит, а остромыслит.

У него было абсолютно британское выражение лица – то ли от рождения, то ли благоприобретено в лодке Дж. К. Джерома. Не наших мест невозмутимость. Самый невозмутимый возмутитель спокойствия…

Я бывал у него в кабинете… Он мне показался кабинетом артиста, а не чиновника. Ширвиндт всегда был больше, чем кабинет, который он занимал, – так же, как он всегда был больше ролей, которые играл. С ним всегда возникало ощущение, что он больше недоговаривает, больше оставляет за скобками. Не всё острилось вслух, что-то оставалось непроизнесённым, как не все буквы звучат в конце его фамилии».

Мыслями с нами

Где лежать на панихиде? Варианты: Театр сатиры, Театральный институт имени Щукина, просто морг. «Давно я не лежал в Колонном зале…» – одностишие Владимира Вишневского. Давно уже никто не лежит в Колонном зале. Если умер, будучи на пенсии и являясь в прошлом завсегдатаем какого-то культурного заведения, есть вариант лежать в домах интеллигенции: Доме кино, Доме актёра, Центральном доме работников искусств, Доме журналиста. Если ушёл из культурного заведения со скандалом, то потом лечь там и слушать, как о тебе якобы скорбят, глуповато. Ещё может быть обидно за плохо организованную панихиду. Это элемент зрелища, которое всегда сравнивают с предыдущим: чья панихида была лучше – длиннее, значимее по составу «поздравляющих», количеству цветов и венков. Нужно думать загодя, на самотёк пускать нельзя. Можно вообще прикинуться личностью и завещать отсутствие речей на панихиде. Пусть объявят: «Ушедший просил ничего не говорить, только чтобы музыка». Надо верить в загробный мир и рассчитывать оттуда посмотреть, где тебя похоронили и сколько народу тебя провожало.

Александр Ширвиндт, «Отрывки из обрывков»

Елена Гришина, секретарь Александра Ширвиндта:

«15 марта я была в театре. В этот вечер шёл спектакль “Арбенин. Маскарад без слов”. Идя по коридору второго этажа к сцене, я видела рыдающих в гримёрках артисток. Благо у них были маски и лиц зрителям не видно. Но они же весь спектакль танцуют. И это со сбившимся дыханием! За кулисами тоже плакали – даже у мужчин были слёзы. Когда после поклонов Максим Аверин объявил, что мы осиротели, зал ахнул и встал!

Театр не хотел отпускать Александра Анатольевича. На церемонию прощания люди шли и шли… Когда выносили гроб, театр просто не открыл двери. Не открыл, и всё! Раздвигали руками. Причём механизм проверяли много раз и до, и после. Всё работало как часы. Мы верим, хоть это и очень эгоистично, что Александр Анатольевич остался с нами».