Из оных, если батюшка положит по 1500 Ольге Сергеевне, да постольку же Л. С-у, то останется для него 7000. Сего было бы довольно для него, но есть недоимки казенные, долги частные, долги Льва Сергеевича, и часть доходов сего года уже батюшкой получена и истрачена.

Покамест не приведу в порядок и в известность сии запутанные дела, ничего не могу обещать Ольге Сергеевне и не обещаю; состояние мое позволяет мне не брать ничего из доходов батюшкина имения, но своих денег я не могу и не в состоянии приплачивать».

В постскриптуме Пушкин приписал: «Я еще не получил от батюшки доверенности… в один месяц из моих денег уплатил уже в один месяц 866 за батюшку, а за Л. С. 1330; более не могу».

Обрадовались родственники и насели.

Расходные статьи в бухгалтерии Пушкина все росли и росли, а приходных еще не завелось. Нужно сказать, что деньги, собиравшиеся с болдинских крестьян, шли в погашение и на уплату процентов по многочисленным ссудам, а остатки посылались непосредственно отцу Пушкина. Сцена, которую описал Пушкин в письме к Нащокину («имение описывают»), повторялась в 1834 году пять раз. Было от чего идти кругом голове Пушкина. Приходов не было: за все время своего управления он получил 400 рублей из Болдина, да оброку 260 рублей. Вот и все. Оставалось прибегнуть к испытанному средству, рекомендованному и Соболевским, к новой ссуде под залог крестьянских душ. Почти все они были заложены и перезаложены, и только 76 душ кистеневских мужиков были свободны от залога. Их-то и поспешил заложить новый хозяин болдинских имений. Операция заклада тянулась долго. «У меня голова кругом идет. Не рад жизни, что взял имение; но что ж делать? Не для меня, так для детей», — писал 12 мая Пушкин жене. «Хлопоты по имению меня бесят», — писал он ей же 29 мая. В мае расход Пушкина увеличился: деньгами дал матушке 24-го 100 рублей, 30-го — 200 руб. А приходу нет как нет!

Июнь месяц. Старикам Пушкиным пора на лето в Михайловское. «Отец и мать на днях едут в деревню, а я хлопочу», — пишет Пушкин жене 3 июня. «Наш отъезд зависит от Александра, все готово, кроме денег на дорогу, которые он собирается нам дать», — сообщает 8 июня Надежда Осиповна дочери. И 8 же июня Пушкин пишет жене: «Денег тебе не посылаю. Принужден был снарядить в дорогу своих стариков. Теребят меня без милосердия». Этим строкам соответствуют бухгалтерские записи: 4 июня деньгами — 50 руб., 6 июня каретнику — 678 руб., 8 июня деньгами — 150 руб., 9 июня — 350 руб. и еще в тот же день 50 рублей. Помеченная под 6 июня сумма в 678 рублей далась не сразу. Сохранился в бумагах Пушкина счет, по которому он выплатил «6 июня» каретнику. На самом деле этот проклятый каретник порядочно-таки надоел Пушкину, походил к нему за деньгами. Счет адресован безлично, на имя «его превосходительства» и составлен на сумму 370 руб. На счете после строчки итога дальнейшие записи сделаны собственноручно Пушкиным (начиная от цифры «308»). Вот конец счета:

Итого денег 370 руб.

          308 “

     Итого 678 “

Запл. из них 300 “

   Остается 378 “

Обязуюсь заплатить 2-го июля

А. Пушкин

Заплачено двести двадцать пять 3 июля

1 августа заплачены остальные

А. Пушкин

«Сегодня едут мои в деревню, и я их иду проводить, до кареты… Уж как меня теребили; вспоминаю я тебя, мой Ангел. А делать нечего. Если не взяться за имение, то оно пропадет даром». Уехали старики. Пушкин подсчитал расходы по 9 июня, и не совсем точно. Он подвел итог в 3924 руб., а со старым долгом в 4474 руб., а в действительности он равнялся 4034, а с долгом 4584 руб. Но 8 июня появилась и первая приходная статья: из Болдина Пеньковский прислал собранных с мужиков 400 рублей. Во второй половине июня Пушкин писал жене: «Здесь меня теребят и бесят без милости. И мои долги, и чужие мне покоя не дают. Имение расстроено, и надобно его поправить, уменьшая расходы, а они обрадовались и на меня насели. То то, то другое». А 27 июня Пушкин писал: «меня в ПБ останавливает одно: залог имения нижегородского». — И приблизительно в это же время: «Меня здесь удерживает одно: типография. Виноват, еще другое: залог имения. Но можно ли будет его заложить? Как ты права была в том, что не должно мне было принимать на себя эти хлопоты, за которые никто мне спасибо не скажет, а которые испортили мне столько уж крови, что все пиявки дома нашего ее мне не высосут». 11 июля Пушкин опять писал: «Не еду к тебе по делам, ибо и печатаю Пугачева, и закладываю имения, и вожусь, и хлопочу». И вновь: «я закладываю имение отца: это кончено будет через неделю». И 14 июля: «у меня большие хлопоты по части Болдина».

Наконец, кончились хлопоты по части залога: 20 июля Пушкин получил из ломбарда за кистеневские души 13 200 руб. Настало время выпроваживать Льва Сергеевича в Грузию. Он уже надоел в Петербурге. «Лев Сергеевич, — писал о нем Пушкин жене, — очень себя дурно ведет. Ни копейки денег не имеет, а в домино проигрывает у Дюме (ресторатор) по 14 бутылок шампанского. Я ему ничего не говорю, потому что, слава Богу, мужику 30 лет; но мне его и жаль, и досадно. Соболевский им руководствует, и что уж они делают, то Господь ведает. Оба довольно пусты».

За «пустого» братца пришлось уплатить изрядные суммы: в ресторан Дюме за вино (то самое, проигранное) 220 руб. и на руки 280 руб. Это 23 июля в день получения денег из ломбарда, а затем, очевидно, перед самым отъездом 31 июля Пушкин вручил братцу 950 руб. Кроме того, Пушкин поспешил отослать долг Льва Сергеевича Павлищеву — 837 рублей. Павлищев благодарил Пушкина письмом и не постеснялся тут же дать поручение шурину… ни более, ни менее… выкупить из ломбарда фермуар и продать его по своему усмотрению. Это неизданное письмо уместно привести.

«25 октября (6 ноября) 1834, Варшава

Милостивый Государь Александр Сергеевич.

По слухам, дошедшим до батюшки, что вы уже воротились из деревни в Петербург, я спешу поблагодарить вас за деньги, высланные вами на удовлетворение одного из безответных заимодавцев Льва Сергеевича. Не худо