Кто только не делал интервенций на Болдино, и решительно все интервенты получали угощение и дары! Чаще всего «приезжал солдат» из Лукоянства. Приезды солдат отразились в книге так: «Приезжал с приказом — про него вина 44 коп.; приезжал с приказом чтобы везли ямские деньги — издержано вина 44 коп.; приезжал с приказом подавать сведения об урожае — ему дано 30 коп.; приезжал, посылал народ на розыскания — про него 44 коп.; приезжал с платежом десятских денег — ему дано деньгами 40 коп., про него вина 44 коп.».

Когда приезжали приказные, суммы увеличивались: «Приезжали два приказных, отбирали подписки и с принуждением о наставлении на дорогах вешек — деньгами 2 руб., вина 44 коп.»! Приезжали кредиторы, у которых общество занимало деньги для оплаты подушных и других казенных повинностей: за пожданье им платили проценты, угощали водкой, ерофеичем, одаривали ведром вина. Главным кредитором был кистеневский барин Петр Львович. Его чествовали особо: так на Спаса «куплено яблоков на поздравление Государя Петра Львовича и Пелагеи Якимовны (Петр Львович был холост) с праздником — 4 руб. 70 коп.».

Но подарки становились крупными, когда дело доходило до исправника. «По приказу мира подарено исправнику за канавы на большой дороге по 25 коп. с души, всего 138 р. 25 к.». Это уже серьезная взятка. Крестьяне, очевидно, отделались от тяжелой дорожной повинности по рытью канав. Но деньгами от исправника не отделаться; тут же: «исправнику сахару голова — 18 руб.» или «исправнику орехов четверка — 1 р. 50 к.». За исправником и секретарь — «секретарю Полянскому об канавах — 20 руб.» — Еще одна запись, которую можно было бы счесть юмористической, если бы в действительности она не была строго фактической: «Проезжал исправник Блаватской, подумал мертвое тело (стоит подчеркнуть деликатное выражение — «подумал мертвое тело»), подарено на всю команду деньгами — 35 руб., вина и водки для них — 5 руб., из Лукоянова привезен штоф — 3,50, рыбы и меду — 3,50». Известно, какой волокитой сопровождалось открытие мертвого тела на крестьянской земле и какое раздолье начиналось для поборов властей всех калибров. Мужикам надо было, чтобы исправник и оставался только подумавшим о мертвом теле, а не открывшим его. Исправник уехал с деньгами и думой, а на другой день запись: «За погребение мертвого тела для попов вина на 1 руб. 50 коп.». Но отсылаем читателя к полному тексту этой любопытной книги (в приложениях): она стоит подробного ознакомления.

Так, в этих записях, возникает перед нами бесхитростная, рабья жизнь захолустного крепостного села.

XI

О Пеньковском надо сказать, что он оказался дельным управляющим и во всяком случае задержал падение поместий Пушкиных. В 1835 году он отговорил Сергея Львовича от продажи Болдина, за что Пушкин выражал ему признательность в письме от 14 июня 1836 года: «Очень благодарен вам за ваши попечения о нашем имении. Знаю, что в прошлом году вы остановили Батюшку в его намерении продать это имение и тем лишить, если не меня, то детей моих последнего верного куска хлеба. Будьте уверены, что я никогда этого не забуду». Он пришелся по нраву и Сергею Львовичу: «никто меня в жизни столько не успокаивал, как вы», — говорил он Пеньковскому. Сергей Львович изволил даже крестить дочку Пеньковского и в благодарность за попечения о своей особе подарил ему девочку или, выражаясь официальным языком, передал ему в вечное и потомственное владение свою крепостную Пелагею Семенову.

XII

В остатках вотчинного архива с. Болдина сохранилась за 1833–1834 годы «памятная» книга, куда сам управляющий и конторщики заносили достопримечательные события и факты болдинской подневольной жизни. Записи любопытны не только как свидетельство об управлении имением Пушкина, но и как памятник крепостного быта. В этой книге читаем запись: «корова отелилась, родился бычок», а рядом важный административный указ: «Я по вступлении моем в управление в село Болдино по данной мне доверенности г. С. Л. Пушкина нашел ослушным: против моих приказаний и недостойным исправлять должность бурмистра Игн. Сем. Сягина, при собрании всех стариков устраняю его от должности…». Тут записаны и остальные назначения: в хлебные старосты, бурмистры и т. д. Столь же обычным являются записи о расправах: «Кистеневский крестьянин Вас. Игнатов просил на кистеневского земского Гавр. Алексеева, что насильно перевязал овец (за долг) и прибил женщин, одной женщине разорвал рот. Решено Гавр. Алексеева лишить иску, за побои наказан розгами 20 ударов».

Еще запись о применении желез к Якову Семенову, бегавшему от солдатчины и месяц скрывавшемуся. Перед тем, как он был поставлен на суд перед собранием стариков, он был в железах, и из оных выпущен Михаилом Ивановичем Калашниковым. Решено дать 25 ударов розгами. Еще повседневный случай: «Ефим Захаров принимал в свой дом азовских воров — ослушался по приказанию моему дабы явиться из кабака в судную — мною лично был замечен с азовскими ворами в кабаке пьянствующего и украл тулуп у кистеневского крестьянина» и т. д. Наказан 50 ударами розгами. А вот еще ослушник Тимофей Пядышев, тоже не явился из кабака в судную, решено было наказать его 40 ударами, но он был прощен за «вызнание о многих вещах им же в воровстве прошедшем, — и он же доказал на бывшего бурмистра Игната Семенова, что из-под колосников рожь крал и привозил в собственный дом, а рижник Кирей за шубу давал ему, Пядышеву, барского овса 4 четверки».

Вот оно, пушкинское хозяйство! Ну, и так далее. Все эти записи — реальный комментарий к отрывку из «Истории села Горюхина»: «Посадил окаянный приказчик Антона Тимофеева в железы — а старик Тимофей сына откупил за 100 руб.; а приказчик заковал Петрушку Еремеева, и того откупил отец за 68 руб., и хотел окаянный сковать Леху Тарасова, но тот бежал в лес — и приказчик о том вельми крушился и свирепствовал во словесах — а отвезли в город и отдали в рекруты Ваньку-пьяницу».

Особое место занимают записи о рекрутском наборе. В ноябре 1833 года болдинская экономия назначила в солдаты семь человек. Против первых четырех фамилий в списке пометки «вор», а физические характеристики такие: Ефим Захаров — течет с ушей, Пядышев — рана в ноге, Кандалов — желтью болен, Ананьин — палец на левой руке крюком. Только два без особых патологических примет, а из них Сягин («чист») сбежал, очевидно, по дороге в Арзамас, от отдатчика. Целая система поставки рекрут государству! И эту систему — защищал Пушкин. Напомню особенный пункт в доверенности, выданной им Пеньковскому, и приведу характерные рассуждения по этому поводу из «Мыслей на дороге»: