в море. В бюджете Пушкина оброчные суммы не играли никакой роли. В тридцатых годах Пушкин жил преимущественно на литературный гонорар, но его не хватало, чтобы вести тот широкий образ жизни, к которому привела Пушкина женитьба. Пушкин делал долги, долги росли с каждым годом.

Любопытно отметить, что Пушкин, которого не могли удовлетворить оброчные прибытки, хотел последовать примеру отца и, перезаложив свои души в Опекунском Совете, взять добавочные суммы, как это полагалось, по 50 руб. на душу. Операцию перезалога в Московском Опекунском Совете Пушкин поручил Нащокину и дал ему на это доверенность. 2 декабря 1832 года он писал Нащокину: «Надеюсь, что теперь получил ты, любезный Павел Войнович, нужные бумаги для перезалога; и что получишь ломбардные деньги беспрепятственно». «Бумаги» должен был выправить на месте Калашников; «бумаги» — свидетельство Нижегородской гражданской палаты о не получении добавочных ссуд. 10 января 1833 года Нащокин спрашивал Пушкина: «Да скажи, ради Бога, что твой управляющий или бурмистр, чорт его знает, не присылает мне бумаг. Из твоего письма видно, что ты полагаешь, что я их давно получил и по оным уже и деньги, но ни того, ни другого; и без бумаг, несмотря, что я имею доверенность, ничего сделать нельзя. Не пишет ли он тебе чего-нибудь — уведомь, сделай милость».

Во второй половине февраля 1833 года Пушкин опять запрашивал друга: «Что, любезный Павел Воинович, получил ли ты нужные бумаги, взял ли ты себе малую толику?» Наконец, бумаги были присланы, и надежда на перезалог рассеялась, как дым. Опекунский Совет отказал в добавочной ссуде по причине бедности крестьян Пушкина, по причине их крайнего безземелья. Нащокин сообщил Пушкину об этой неприятности: «Наконец, получил твое свидетельство, которое тебе и отсылаю, ибо оно никуда не годится: нет по пяти десятин на душу, ты сам увидишь из оного — и потому добавочных не дают; к сему еще разногласие с прежним свидетельством: там 545 дес., а здесь более. Далее говорить нечего, ибо я сей час еду в деревню сам хлопотать об том же… Для добавошных тебе остается два средства: либо выпросить у отца, чтобы дал до тысячи десятин или свидетельство вместо чем на двести душ, на сто десять душ, на которое число только земли у тебя и достаточно».

Но Пушкин не успокоился, вернее не вник в причины отказа Совета дать дополнительную ссуду, и решил, что дело в свидетельстве, формально неправильном. Нащокин в конце 1833 года писал Пушкину: «Управитель твой приехал, бумагу выправил, а денег опять не дадут; ибо я тебе и писал и сказывал сколько раз, что надо по пяти десятин на душу, а у него опять только по 3 — было прежде по 2. Ему надо ехать домой, а мне перестать писать».

Хотя кистеневские души и были признаны непригодными для перезалога, при случае оказалось возможным их использовать. В январе 1834 года у Пушкина началась забавная квартирная тяжба с домовладельцем Жадимировским, взыскивавшим с него 1063 руб. 331/3 коп. Пушкин, выступая перед Съезжим домом Литейной части с объяснением, представил в обеспечение иска впредь до окончания дела 7 свободных душ из имения, состоящего в деревне Кистеневой. Жадимировский выиграл в суде свое дело и обратился через Управу благочиния к Пушкину с требованием уплатить деньги, но Пушкин предложил в уплату своих мужиков: Лукояновский Земский суд должен был описать из 7 свободных душ следующие на удовлетворение иска количество душ. Смерть Пушкина прервала поток и разорение кистеневских мужиков, и долг алчному домовладельцу был уплачен Опекой над имуществом и детьми Пушкина. Черточка, характерная для крепостного быта Пушкина!

В отношениях к долговым обязательствам перед Опекунским Советом Пушкин не проявил какого-либо своеобразия. Он волновался в первый год после займа, 3 августа 1831 года просил Нащокина: «Еще покорнейшая просьба: узнай от Короткого, сколько должен я в ломбард процентов за 40 000 займа, и когда срок к уплате?.. Да растолкуй мне, сделай милость, каким образом платят в ломбард? Самому ли мне приехать? Доверенность ли прислать? Или по почте отослать деньги?» Нащокин успокоил друга, и Пушкин отнесся к погашению с фамильной беспечностью. В первые три срока — за 1832, 1833, 1834 годы — от него не поступило ни копейки ни в погашение капитала, ни в уплату процентов. В 1834 году Московский Опекунский Совет обратил внимание на застарелого неплательщика, и началось дело о взыскании денег с «10-го класса А. С. Пушкина». Опекунский Совет обратился в Нижегородское правление; правление 15 сентября дало указ Сергачской Дворянской Опеке и Сергачскому Земскому Суду; 25 сентября Опека предписала учинить опись имению Пушкина, а Сергачский Земский суд постановил сообщить о взыскании дворянскому заседателю Трескину — с тем, чтобы он закончил дело не далее двух недель. 30 сентября постановление было сообщено Трескину, 15 октября, за неисполнением, оно вновь было сообщено с понуждением. Но дело застопорилось, как потом объяснял Земский Суд, из-за того, что одновременно производилось взыскание и с отца, и с сына, и, когда поступил платеж по долгу отца, вышло что-то вроде отсрочки для сына. 30 октября 1834 года управляющий имением Болдиным Пеньковский сообщил о беде. 10 ноября Пушкин ответил ему: «Получил я ваше письмо от 30 окт. и спешу вам отвечать. Долг мой в Опекунский Совет я заплачу сам, а из доходов Болдина не должно тратить ни копейки. Что касается до 1270 требуемых за просрочку Батюшкинова долга, то если можете найти такую сумму, то заплатите». 6 февраля 1835 года Нижегородское губернское правление приказало: «Сергачскому Земскому суду за предосудительную медленность сделать выговор и строго подтвердить опись имению г. Пушкина доставить в сие правление с первой почтой под опасением за дальнейшую медленность строгого взыскания и сергачской опеке, дав знать о сем, предписать по сборе доходов с упомянутого имения отправить оные в полном количестве в Совет». Тучи сгустились над Кистеневым, и Пеньковский, конечно, из болдинских доходов внес 7200 руб. в Сергачский Земский суд и предотвратил опись Кистенева.

VII

Нижегородскими имениями Пушкиных — отца и сына — продолжал управлять Михаил Иванович Калашников, продолжал разорять и грабить. В сентябре 1832 года Пушкин даже выдал ему доверенность. Сохранилось несколько писем Калашникова к своим господам — и Сергею Львовичу, и Александру Сергеевичу. Писаны письма писарем и только подписаны Калашниковым. Все они делового характера, обычно содержат сообщения о высылке денег, о состоянии хлебов, дают стереотипную фразу «при вотчине вашей все благополучно» и неизменно заканчиваются «честь имею остаться с истинным моим высокопочитанием и преданностью милостивого государя покорный слуга и раб навсегда