Результаты управления: Пушкин провел операцию залога кистеневских душ и заткнул дыры в болдинском хозяйстве, погасил скопившиеся недоимки и освободил имение от угрозы описи и взятия в опеку. Но некоторый материальный успех не уравновешивается моральным уроном. Хлопоты отравили существование самому Пушкину и не прибавили фавору у родственников: их не удовлетворили деловые достижения «старшего в семействе Пушкиных, представителя Сергея Львовича по имению». Одна простодушная Ольга Сергеевна вступилась перед мужем в защиту брата: «Знаешь что? Он очень порядочный и дела понимает, хотя и не деловой».

XIV

В 1836 году Пушкин едва не стал вновь помещиком. 29 марта умерла мать его Надежда Осиповна. Хворала она давно, с весны 1835 года. «Мать у нас умирала, теперь ей легче, но не совсем. Не думаю, чтобы она долго могла жить», — писал Пушкин брату 2 мая. Осенью произошел рецидив болезни, только что она стала поправляться, как письмо ее фаворита Льва вновь уложило ее в постель. Ольга Сергеевна 24 октября 1835 года сообщала своему мужу: «Письмо Льва вызвало возврат болезни у матери, он жалуется, что он в величайшей бедности, что он должен прибегать к унизительным просьбам, чтобы отправить письмо на почту. . И бедная моя мать едва не умерла. Лишь только она прочла письмо Льва, она пожелтела, и с ней случился припадок болезни, уложивший ее в постель».

Стоило только умереть Надежде Осиповне, как мечты об обогащении овладели и Павлищевым, и Львом: можно было поживиться за счет наследства. Михайловское, имение Н. О. Пушкиной, подлежало разделу на законных основаниях: седьмая часть отходила ее мужу Сергею Львовичу, четырнадцатая — дочери, остаток шел пополам сыновьям. Михайловское было дорого Пушкину, и первой его мыслью было оставить его за собой. Такое, по крайней мере, заключение можно вывести из его письма к Льву Сергеевичу от 3 июня 1836 года: «Вот тебе короткий расчет от нашего предполагаемого раздела: 80 душ и 700 десятин земли в Псковской губернии стоят (полагая 500 р. за душу вместо обыкновенной цены — 400 р.) 40 000 р.

Из оных выключается: 7-я часть на отца 5714

да 14-я «» сестру 2857

Итого: 8571

Отец наш отказался от своей части и предоставил ее сестре. На нашу часть остается разделить поровну 31 429 р.

На твою часть придется 15 715 р.

Мнение мое: эти 15 000 рассрочить тебе на 3 года, ибо, вероятно, тебе деньги нужны, и ты на получение доходов с половины Михайловского согласиться не можешь. О положенном тебе отцом буду с ним говорить, хоть это, вероятно, ни к чему не поведет. Отдавая ему имение, я было выговорил для тебя независимые доходы с половины Кистенева. Но, видно, отец переменил свои мысли. Я же ни за что не хочу более вмешиваться в управление или разорение имения отцовского».

Лев Сергеевич быстро отозвался на это письмо. Этот, по словам Нащокина, «беспечный и сладко-жирно-естволюбитель лорд» остался верен себе. Он ответил брату легкомысленнейшим письмом:

«Вот тебе и доверенность. Закладывается или продается Михайловское — не знаю, да и дела мне до этого нет; были бы деньги, а ты мне их обещаешь. Чего же лучше?

Ты советуешь мне купить векселя тифлисские; во-первых, у меня, слава Богу, их нет, а во-вторых, хотя бы и были, то не было бы возможности купить их, потому что rien n’est rien que rien ne vient rien.

Что касается до моих здешних долгов, то они простираются до 2000. За квартиру и стол главное; ведь я живу по милости отца в долгу, так тут расчеты плохи. Кланяйся Наталии Николаевне и всему твоему племени. Пушкин».

Впоследствии после смерти Пушкина Павлищев докладывал в Опеку: «По кончине Надежды Осиповны Александр Сергеевич хотел купить Михайловское за 40 тысяч рублей, побывав сначала в деревне… и дело было бы кончено, если б у Александра Сергеевича случились на то время деньги. Между тем надо было ехать в Варшаву, а денег ни гроша. (Ну, конечно, Александр Сергеевич должен был выпроваживать чету Павлищевых на свой счет!) Александр Сергеевич дает нам тысячу рублей и говорит: «Ступайте в деревню, там найдете денег, чтобы добраться в Варшаву». Вместе с тем просит меня заглянуть в хозяйство и пишет управителю слушаться моих приказаний».

Зять распорядился, просмотрел книги, обнаружил плутовство, лень и невежество управителя немца Рингеля, отказал ему от службы и стал сам хозяйничать. А затем насел на Александра Сергеевича. В пространнейшем письме от 11 июля он стал доказывать, что ценить имение так, как ценил его Пушкин, по 500 руб. за душу, нельзя, что имение стоит не 40, а 80 тысяч рублей, что в конце концов родственнику он готов отдать его за 64 тысячи, а если бы он, Пушкин, не пожелал оставить за эти деньги имение, он, Павлищев, предлагал сделать публикацию о продаже. 1 августа он вчинил новое предложение Пушкину: он готов был взять Михайловское на себя и уступить 80 душ из нижегородского имения, которые причитались бы Ольге Сергеевне, если бы отец согласился ее выделить. Павлищев настоятельно требовал согласия Александра Сергеевича на эту фантастическую сделку; написал грубое письмо тестю.

Бедный Сергей Львович, посылая сыну письмо Павлищева, писал: «Письмо господина Павлищева, подробно разбирающее все управление Михайловским и раздел жениного наследства, растерзало мне душу и сердце, я не спал всю ночь. Письмо неприлично, даже невежливо, без всякого уважения к моему положению, к моей свежей утрате. Это человек жадный, ужасно корыстный и мало понимающий то дело, за которое берется… Посылаю тебе в подлиннике письмо Павлищева. Имей терпение прочесть его, — ты увидишь, как он жаден, как он преувеличивает стоимость Михайловского и как он мало смыслит в деревенском хозяйстве. Счеты с приказчиком преувеличены, и потом какая холодность».

Пушкин ответил Павлищеву в начале августа: «Пришлите мне сделайте одолжение объявление о продаже Михайловского, составя его на месте; я так его и напечатаю. Но постарайтесь на месте же переговорить с лучшими покупщиками. Здесь за Михайловское один из наших соседей, знающий и край и землю нашу, предлагал мне 20 000 руб.! Признаюсь, вряд ли кто даст вдвое, а о 60 000 я не смею и думать. На сделку, вами предлагаемую, не могу согласиться и вот почему: Батюшка никогда не согласится выделить Ольгу, а полагаться на Болдино мне невозможно. Батюшка уже половину имения прожил и проглядел, а остальное хотел уже продать. Вы пишете, что Михайловское будет мне игрушка, так — для меня; но дети мои ничуть не богаче Вашего Лели, а я их будущностью и собственностью шутить не могу. Если, взяв Михайловское, понадобится