Шрифт:
Закладка:
Погружённая в свои мысли настолько, что даже не слыша звук открывающейся двери, Ада не сразу понимает, что в её маленькое закрытое пространство было совершено вторжение. Весьма вероломное и жестокое. Адалин тихо хлюпает носом, утирает тыльной стороной ладоней мокрые дорожки слёз со щёк, и поднимает голову, ожидая увидеть отца, мать или брата, которые за эти два дня даже не посмотрели в её сторону. Она даже не знает, радоваться ей или разочаровываться, когда в проёме дверей она видит не их.
Ник и Тоин, словно прокрадывались в логово какого-нибудь тигра, заходили в комнату медленно и аккуратно, закрывая за собой дверь, чтобы не впустить в этот мир кого-то ещё. Никто из них не произносит слова, даже когда их взгляды пересекаются. Николас бледный, осунувшийся, с пролёгшими под глазами тенями и налётом щетины на подбородке — в таком виде ему не то, что меньше двадцати дашь, меньше тридцати с трудом. Тоин отлично соответствовал ему, и Адалин была практически уверена, что у неё самой вид был не лучше.
Никому из них не нужны были слова, чтобы описать свою боль. Каждый из них говорил безмолвно друг с другом, одним взглядом. Адалин тихонько отодвигается в сторону, и Ник с Тоином тут же залезают к ней на кровать. Заключают её в свои тёплые объятия, пока Адалин жмурится и кусает щёки изнутри, чтобы снова не разразиться потоком слёз и всхлипываний. Возможно, никто из них не понимал, насколько обычная девочка, пришедшая в их школу по стипендии, могла забраться в их души; могла осесть там приятными воспоминаниями и зависимостями.
Руки Ника выпутываются из их клубка поддерживающих объятий, обращая на себя взгляд и Адалин, и Тоина.
— Я не хотел тебе говорить. Не был уверен, что ты будешь готова, — тихий шёпот касается ушей, пока Николас стыдливо отводит глаза в сторону. — Завтра будут похороны. Тебе не обязательно на них идти, если ты не уверена в том, что с тобой всё будет хорошо, но я подумал, что… что это будет невежливо. Утаить это от тебя, в угоду моим мыслям о твоём благополучии. Из всех нас ты была к Дафне ближе всех. Я могу отвести тебя и забрать оттуда, чтобы не наводить лишнего шума.
Адалин поджимает губы, прикрывая заплаканные и припухшие глаза. Ей не следовало туда ехать. Было бы лучше для собственного состояния, если бы она осталась в комнате, не показывая носа, пока первая волна осознания и боли не пройдёт. Это было бы правильно и так сильно нужно ей сейчас.
Но Дафна… Адалин жмёт губы, нерешительно прикидывая в своей голове все “за” и “против”.
— Я бы… я бы хотела пойти, на самом деле, — тихо шепчет она, цепляясь за руки Тоина, лежащие на её плечах. — Это было бы правильно.
— Не важно, что было бы правильно, а что нет, Ад, — тихо говорит Тоин где-то над её головой. — Тебе не нужно переступать через себя сейчас. Тебе нет смысла кому-то что-то доказывать. Всем известно, что ты слишком дорожила Дафной, и для тебя эта поездка может оказаться…
… болезненной — он хотел сказать именно это, но прервался.
— Я серьёзна, как никогда. Мне надо там быть завтра, — Адалин старалась говорить уверенно, чтобы её голос не срывался — но у неё просто не получалось.
Шёпот разбавлялся хрипотцой и дрожащими голосовыми связками, которые никак не хотели подчиняться ей. И если Тоин и Ник заметили это, если сами засомневались, то Адалин не сомневалась ни в чём.
— СМИ мусолят и обсасывают эту новость со всех сторон, Адалин. Они видели тебя в ту ночь, когда ты прорвалась к Дафне и уговаривала её остановиться. И я боюсь, что они так просто не оставят ни тебя, ни Дафну в покое. Мы с Тоином поедем с тобой, чтобы в случае чего хотя бы оттеснить их подальше, но…, — Николас поджал губы. — Папарацци могут быть беспощадны в своих вопросах и теориях. Мы не хотим, чтобы это хоть как-то навредило тебе.
— В конце концов, нам тоже придётся предполагать свои теории, — тихо шепнул Тоин, за что получил строгий взгляд Николаса. — Что? Неужели, ты думаешь, что Дафна пошла бы на это сама? Что-то явно случилось.
— Заткнись, Тоин, — Николас сощурил глаза. — Хотя бы сейчас давай не поднимать эту тему. Переживём завтрашний день и будем думать, как поступать дальше.
Адалин прикрывает глаза, откидываясь на грудь Тоина. У неё просто не было сил ни на какие-то предположения, ни на мысли в целом.
Она просто знала, что завтра утром ей придётся испечь круассаны для Дафны в последний раз.
Июнь, 2020 год.
Россия, Санкт-Петербург.
Электронные часы на духовке показывали четыре пятнадцать утра. Адалин устроилась на широком подоконнике прямо с ногами, пока Дева свернулась калачиком на её коленях и мурчала от методативных ласк её пальцев.
Она никому не рассказывала всей истории полностью. Ни Нику, ни Тоину, ни Жени, ни даже своему психологу. Никто из них не слышал этого с её уст, оставаясь сторонними наблюдателями на протяжении всего этого безумия. А теперь Адалин высказала всё. С поступающими слезами на глазах, с дрожащим голосом — она просто выговорилась. И Илья молчаливо слушал её, не прерывая ни на секунду. Он просто слушал, не осуждая ни её, ни её брата, ни её семью. Это и нужно было Адалин. Теперь, казалось, с плеч упал тяжёлый груз, сдавливающий её всё это время.
После всего рассказа, Илья учтиво предложил каждому из них сходить в душ, чтобы привести себя и мысли в порядок. Он нашёл для Адалин что-то из старых вещей Ани, что она уже не будет носить, чтобы потом не возмущалась. Пропустив в ванную Аду первую, теперь была его очередь приводить себя в порядок. И пока до ушей Адалин доносился лишь приглушённый дверьми шум воды, она расположилась прямо на подоконнике, с интересом наблюдая за спящим городом.
Небо уже начало светать, знаменуя наступление нового дня. Телефон лежал где-то на столе, чтобы не было соблазнов залезть в социальные сети и начитаться всплывших новостей семилетней давности.
Четыре шестнадцать утра — самое ненавистное Адалин сочетание цифр. Именно из-за этого всё и началось. Из-за разницы в четыре минуты и шестнадцать секунд,
