Шрифт:
Закладка:
Тогда она сама, осторожно, соблюдая все меры предосторожности, стала выяснять обстоятельства гибели Бориса Аркадьевича, более известного под псевдонимом «Кент». Много позже П.А. Судоплатов в приватном разговоре сказал Зое Ивановне, что тогда в Праге полковник Рыбкин занимался организацией связи с нелегальной резидентурой Николая Варсонофьевича Волкова в Турции. По нашему предположению, он вполне мог быть тем майором Волковым, который той трагической ночью был за рулём «шкоды», в которой разбился полковник Б.А. Рыбкин.
Попытки Зои Ивановны разобраться в непонятной ситуации с гибелью мужа по «горячим следам» результата не дали. Внешнюю разведку присоединили к военной разведке в структурах созданного Комитета информации. Шла масштабная реорганизация разведки. Одновременно это было удобное время для увольнения «неудобных» работников и массовой чистки кадров.
Разведчица на службе в Воркуталаге
Весть о смерти Сталина застала полковника З.И. Рыбкину в Берлине, где она была в командировке в группе сотрудников внешней разведки. Поступившая телефонограмма требовала их возвращения в Москву. После траурных мероприятий начались аресты тех, кто сделал карьеру на крови, в том числе и своих сослуживцев. Руководство на Лубянке срочно избавлялось от старых кадров. При этом увольняли, как и всегда в подобных случаях, всех подряд без разбора. Произошло слияние НКГБ и НКВД в единое МВД СССР. В конце августа арестовали начальника 4‐го управления генерал-лейтенанта П.А. Судоплатова, с которым по службе неоднократно контактировали разведчики Рыбкины. После того как на отчётно-выборном партийном собрании в разведывательном управлении Зоя Ивановна выступила в защиту Судоплатова, на другой день ей объявили об увольнении по сокращению штатов, хотя её должность не сокращалась. В отделе кадров ей предложили поехать в Омск на должность старшего оперуполномоченного. Она отказалась, поскольку это было для полковника Рыбкиной понижением на 5 ступеней. Затем предложили должность начальника контрразведки в одной из областей. Пришлось опять отказаться, поскольку, с её слов, контрразведки она не знала. В центральном аппарате внешней разведки в Москве места для неё не нашлось. «До пенсии (25 лет службы), – писала она в книге «Под псевдонимом Ирина», – мне не хватает около года, а приказа о моей двухлетней работе в Китае найти не могут»[308]. В кадрах она объяснила, что не может ехать на периферию со старой больной матерью и восьмилетним сыном. И попросила направить её на Крайний Север для того, чтобы оставить родных в своей квартире в Москве, после окончания службы она рассчитывала вернуться к семье в столицу. Просьбу учли и… направили известную разведчицу в распоряжение руководства ГУЛАГа. Там решили послать её в Воркуту, поскольку город расположен за полярным кругом и ближе всего к Москве. При этом предупредили, что это лагерь для особо опасных преступников.
Из столицы в Воркуту она выехала в конце января 1954 года. Зоя Ивановна вспоминала, что через сутки она была уже в Воркуте. Здесь, видимо, память подвела разведчицу. Даже в наши дни самый быстрый поезд Москва – Воркута в пути находится около 42 часов.
Её сразу впечатлил воркутинский вокзал в виде занесённого снегом по самую крышу вагона с прокопанной траншеей до его двери. Несмотря на её просьбу, никто полковника Рыбкину не встретил. Со своими тремя чемоданами и в лёгкой для Севера одежде она в кузове доехала до единственной гостиницы. Мест в гостинице не было. Упросив администратора принять на временное хранение чемоданы, она пошла искать управление лагерями. Там оказался только дежурный, который ничего не знал о её приезде. По её просьбе дежурный разместил её на ночлег в кабинете начальника на диване.
Утром появился подполковник – начальник лагеря, который заявил, что начальник спецотдела ему не нужен, поскольку на этой должности служит старший лейтенант. В её просьбе разместить в гостинице или на квартире и начальник лагеря, замполит и начальник отдела кадров ей отказали. Сослались на то, что это не входит в их обязанности.
В спецотделе работало около 30 человек, в основном женщины. Когда она представилась работникам отдела и попросила кого-нибудь приютить её на пару дней, пока не решится вопрос с квартирой, все дружно промолчали. Наконец одна пожилая сотрудница отдела согласилась её разместить у себя на диване. С первого дня ей пришлось постигать азы блатного языка, на котором все между собой общались – и сотрудники лагеря, и спецконтингент заключённых. Три дня ушло на первое знакомство с функциями спецотдела, в чём ей стала помогать квартирная хозяйка. А на четвёртый день сказалась нехватка кислорода в Заполярье и у Зои Ивановны случился сердечный приступ.
За это время руководство лагеря получило все необходимые подтверждения и указания из Москвы. Она получила комнату примерно в шесть квадратных метров в коммунальной квартире. Зато в спецотделе у неё был большой кабинет с толстым ковром на полу.
«Мое появление в Воркуте, – вспоминала позже Зоя Ивановна, – произвело сенсацию. Оказалось, что во всей Коми АССР появился единственный полковник, и тот – женщина! Даже министр внутренних дел был майором, начальник внутренних войск – подполковник»[309]. Все судачили о том, за что могли сослать в Воркуту, за какие грехи и проступки. Полгода пролетели быстро. Служба в Заполярье засчитывалась как год за два. Поэтому выслуги у неё уже было достаточно и можно было бы уходить на пенсию по выслуге лет. Однако в это время пришло указание о слиянии воркутинского бандитского лагеря с другим особым лагерем, где содержались политзаключённые. При этом начальник объединённого лагеря с численностью спецконтингента примерно 69 тысяч человек настоял на том, чтобы полковник Рыбкина оставалась начальником спецотдела. Одновременно по поручениям политотдела лагеря она выступала с лекциями о международном положении перед военнослужащими и заключёнными.
Можно только представить, что испытывала Зоя Ивановна
