Шрифт:
Закладка:
– Ты думала о том, что я сказала тебе той ночью? – спросила я. Грейс ответила не сразу. Когда она заговорила, то смотрела не на меня, а на небо.
– Мужчина в самом расцвете сил и с таким здоровьем, как у Джона, не может просто так упасть и умереть, Альта, – сказала она. – Доктор Смитсон сразу распознает яд. Болиголов, белладонна – они поймут, что ты была причастна. Никто в деревне не разбирается в травах лучше тебя. Они повесят тебя. Повесят нас обеих. Мне все равно, буду я жить или умру, но я не хочу, чтобы на моей совести была смерть другого человека. Даже твоя.
С последними словами Грейс повернулась, чтобы уйти.
– Постой, – сказала я. – Пожалуйста. Мне невыносимо знать, что ты страдаешь… Я могу что-нибудь придумать, какой-нибудь способ, чтобы меня не раскрыли…
– Я больше не хочу говорить об этом, – бросила она через плечо. – Иди домой, Альта. И держись подальше от меня.
Я не пошла домой сразу, как она просила. Я стояла и смотрела, как ее невысокая фигура исчезает за деревьями. Немного погодя над домом Милбернов появилось облачко дыма. Я вздрогнула. Похолодало; на лицо и шею начали падать ледяные капли дождя. Тогда я пошла, и шла, пока не добралась до дуба, на который тогда забралась, чтобы понаблюдать за их домом. На этот раз я не стала забираться на него. На верхних ветвях, будто часовые, сидели вороны, и их хриплые крики, полные боли, вполне могли быть моими собственными.
41
Вайолет
Пять дней. Вайолет переживала, что могла ошибиться, считая, сколько раз солнце садится и снова встает. В этом доме время текло по собственным правилам. Здесь не было зовущего ужинать гонга, не было мисс Пул, требующей просклонять десять французских глаголов за десять минут. Большую часть дня Вайолет проводила в саду, слушая птиц и насекомых, пока солнце не красило в красный листья растений.
Она представляла, что уже почти свободна.
Почти.
Ночью она спала, крепко сжимая в руке перо Морг, и ей снилась мама.
Мама. Элизабет Вейворд. Вот от кого Вайолет досталось второе имя. Ее наследие. Она шептала ее имя вслух, как заклинание. Так она чувствовала себя сильнее, набиралась храбрости для того, что собиралась сделать.
На пятый день ветер ревел и задувал во все щели, раскачивая ветки платана; казалось, что листья пляшут.
Вайолет процедила настой на кухне. С помощью двух пустых консервных банок она отделила золотистую жидкость от вымокших лепестков, пахнувших гнилью. Приготовившись и разобрав постель, Вайолет выпила настой. Он был густым и едким и обжег ей горло. На глазах выступили слезы. Она легла, и, слушая ветер, сотрясающий стены коттеджа, стала ждать, когда придет боль.
Постепенно низ живота начало тянуть. Сперва это было похоже на спазмы, что начинались вместе с ее ежемесячным проклятием – тупая, пульсирующая боль, – но вскоре боль стала интенсивнее. Как если бы что-то тянуло и перекручивало ее внутренности по своему усмотрению. Вайолет пыталась обнаружить ритм, чтобы дышать в соответствии с ним, как будто плывет в лодке по бушующему морю, но это было бесполезно. Боль стала нестерпимой. Окно заскрежетало, и Вайолет услышала, как сломалась от удара по крыше ветка. Натиск внутри усилился, что-то надорвалось, а затем хлынул поток.
Удивительно, что такой яркий цвет мог возникнуть из ее собственного тела. Она подумала, что это какая-то магия. Кровь все бежала: ноги уже были липкими. Она закрыла глаза, взмыв на гребень этой волны. А затем полетела вниз.
42
Кейт
Сердце колотится и трепещет, как пойманный мотылек.
Он не мог найти ее. Это невозможно.
Если только не…
Электронная почта.
Телефон светится от входящих сообщений. Они приходят одно за другим.
Скоро увидимся.
Очень скоро.
Она застыла на месте: внутри зияет черная дыра, поглощающая способность двигаться, думать… затем она чувствует, как пинается ее малышка.
Все становится гиперреальным: за окном солнце садится на снег, окрашивая сад в красный; на платане кричат вороны. Кровь бежит по венам. Все ее чувства обострились.
Она быстро задергивает занавески, запирает двери, лихорадочно соображая, что делать дальше. Занавески и замки, конечно, не помогут, Саймон просто выбьет окно. Если бы только у нее была машина. Без нее она в ловушке – словно трепыхающееся насекомое в паутине.
Можно позвонить в полицию или Эмили. Попросить ее приехать и забрать Кейт. Но Эмили может не успеть… Сегодня воскресенье, это значит, она дома, на ферме, а оттуда час езды…
Чердак. Кейт нужно спрятаться. Она прижимает ладонь ко лбу, пытаясь сообразить, что взять с собой. Схватив бутылку с водой и немного фруктов, она засовывает их в сумку. Телефон туда же, чтобы можно было позвонить в полицию. Свечи и спички, чтобы не пользоваться фонариком телефона и не тратить батарею.
Она отпирает заднюю дверь, чтобы взять лестницу, которая стоит у задней стены, припорошенная снегом. Она пытается поднять ее, шатаясь от тяжести; на висках выступают капельки пота.
Кейт переваливает лестницу набок и затаскивает в дом. Лестница тяжелая и вся в паутине: на одной из ржавых перекладин покачивается паук. Крякнув от натуги, Кейт устанавливает ее под люком и поспешно взбирается наверх; ладони скользят по перекладинам.
Поднявшись до конца, Кейт вглядывается в темную бездну чердака. Люк такой маленький – в последний раз она поднималась сюда несколько месяцев назад. Она вообще пролезет сюда со своим беременным животом?
Ее гложут сомнения. Но попытаться нужно. Больше ей прятаться негде.
Сначала она пытается залезть на чердак так же, как раньше, но руки у нее не такие сильные, чтобы подтянуть раздавшееся тело. Тогда она меняет положение, пытаясь залезть спиной вперед. Кейт боится, что лестница сейчас упадет – так она дребезжит под ее весом. Кейт пролезает внутрь, задохнувшись от резкой боли в ладони.
Она порезалась. Но все-таки она здесь, на чердаке.
Пульс начинает выравниваться. Но нет: скрип гравия под шинами. Кейт застывает, сердце скачет как бешеное, ладони влажнеют от крови и пота. Стук в дверь.
Господи, сначала нужно было позвонить Эмили. Или вообще надо было уехать с ней. Саймон никогда бы не нашел ее там.
– Кейт? – Она слышит его голос, и сердце ухает вниз. – Я знаю, ты там. Я просто хочу поговорить. Пожалуйста,
