чем обычно. Он делал какие-то отметки, вырезки. Он уже готовился к оперативной работе, подбирал материал для своей первой статьи. На креслах валялись противогаз, бинокль, фляга, полевая сумка.

— Разрешите войти, товарищ полковой комиссар?

Обнялись. Долматовский, как обычно, сказал какую-то остроту.

Петров стал деловито собирать бумаги, вещи.

— Вы на машине? — спросил он. — Я готов. Едем. Поговорим в дороге.

Узнав, что до передовых позиций всего три часа езды от «Астории», он усмехнулся и покачал головой.

Мы, конечно, пытались выудить у него всякие московские литературные новости, но он отмахнулся:

— Ерунда. Пустяки. Мелочи. У вас все важнее и значительнее. Едем.

Однако нам предстояло еще навестить Володю Ставского в госпитале. Он недавно перенес сложную операцию. Кризис миновал. Состояние его улучшилось. Грузный, оплывший от госпитальной жизни, Ставский был искренне рад нашему приходу.

— Эх, ребята, ребята, и до чего же я завидую вам. Взял бы вот и рванулся вместе с вами. И до чего ты, Женя, молодец, что приехал. Вырвался с Поварской. А я вот тут наслаждаюсь…

На кровати, на стульях, на полу лежали длинные журнальные гранки…

— Четвертая часть «Тихого Дона»… — кивнул Ставский. — Читал целую ночь. Доктор отобрал. Но сам зачитался… Си-лища… Ну да вам сейчас не до «Тихого Дона»… Езжайте, хлопцы. И ждите меня в гости. Скоро. Скоро…

— Хорошо бы все же, — улыбнулся Петров, — если бы не дождались и раньше закончили. К весне.

Мы сочувственно улыбнулись, хотя, правду говоря, никто из нас тогда не верил, что к весне война будет закончена. Перед нами еще стояла нерушимой знаменитая линия Маннергейма.

…И вот мы уже мчим к передовой. Женя Петров пытливо осматривает дорогу, сожженные строения, воронки. Он первый раз на настоящей войне.

— Все это очень мало напоминает украинский поход… Это не Львов… Да, это не Львов… Расскажите мне, ребята, о минах… В Москве о них ходят легенды, особенно после корреспонденции Вирты…

Мы не могли тогда предполагать, что к вопросу о минах нам с Женей придется практически вернуться в самые ближайшие дни.

…По дороге, в политотделе армии, мы «докладываемся» дивизионному комиссару. Начпоарма Петр Иванович Горохов рассказывает о положении на фронте, о линии Маннергейма. Он дает оценку последних номеров армейской газеты.

— Больше всего избегайте шапкозакидайства. Мы уже пострадали на том, что недостаточно подготовили красноармейцев к суровости войны. Некоторые шли на войну, как на прогулку. Ваши товарищи уже увидели, что это за прогулка, — обращается Горохов к Петрову. — Вы приехали в интересные дни. Будет о чем написать… Газета должна готовить бойцов к штурму. Однако солдат на фронте хочет и повеселиться и посмеяться. Тут уже вам, товарищ Петров, как говорят, и книги в руки. Не мне вас учить… Конечно, Остапа Бендера вы здесь вряд ли найдете. Однако не все и георгии победоносцы. Впрочем, о формах юмора подумайте сами. Жизнь подскажет. Желаю вам всякого успеха.

На столе у дивизионного комиссара лежала какая-то растрепанная книга. Петров все время приглядывался к ней. Горохов заметил это и, показалось мне, смутился.

— Вот, — сказал он, кивнув на книгу, — нашел здесь, на чердаке. И как она сюда попала?.. «Приключения барона Мюнхгаузена». Читаю в свободные минуты и смеюсь. Честное слово, смеюсь… На днях вслух командарму целую страницу прочел. Ведь и командующие не только уставы и Кляузевица читают… Великое дело на фронте смех…

— Товарищ комиссар, — сказал, внезапно загоревшись, Петров, — одолжите нам на несколько дней эту книгу.

Я хорошо знал Петрова и понял, что ему в голову уже пришла практическая мысль, что он не просто хочет перечитать «Приключения Мюнхгаузена».

Горохов с некоторым сожалением одолжил нам книгу.

— Ребята, — сказал нам в машине Петров, — обстрелянные боевые волки! Не ясно ли вам, зачем я забрал у начальника эту замечательную книгу? Мы попробуем создать своего Мюнхгаузена… Во имя победы надо бороться с вралями и бахвалами… Так я понял ситуацию. Вот мы здесь кое-что и придумаем.

…В работу армейской газеты Петров включился сразу. На другой же день он выехал на передовую, в роты.

— Насчет юмора мы немного подождем, — сказал он редактору. — Прежде всего я хочу увидеть людей, посмотреть, чем они дышат, о чем мечтают, как переносят эти тяжелые морозы.

Мне пришлось в эти дни быть на другом участке фронта, и с Петровым я встретился только через несколько дней. Он вернулся из артиллерийского дивизиона возбужденный, обветренный, как сказали бы военные очеркисты — опаленный порохом.

— С этими людьми, — сказал он мне, — надо разговаривать серьезно. Им нечего дурить головы легкостью победы. Война есть война. Надо ее показывать без всяких скидок. Тогда и несомненный героизм наших воинов будет более ярок и оправдан. Я хочу описать несколько своих фронтовых встреч.

Мы жили с Петровым, Долматовским и Бяликом в маленьком бревенчатом домике, в лесу. Стояли суровые холода, знаменитые январские морозы 1940 года.

Приезжая с передовых, мы по очереди растапливали чугунную печурку и долго сидели у огня, обдумывая начало очерка о людях, с которыми мы только что расстались и которых часто не находили уже больше, вернувшись через несколько дней в тот же батальон, в ту же роту… Да, война была суровой и беспощадной…

Потом каждый уходил в свой угол и писал на длинных газетных гранках… Иногда общее молчание начинало удручать меня, я накидывал тулуп, выбегал за новостями в соседний редакторский домик. Возвращался с хитроумной целью как-нибудь разыграть товарищей. Но это почти никогда не удавалось.

— Слышу шаги, — говорил Женя Петров. — Это Саша идет нас разыгрывать…

Привыкший к газетной работе, Петров писал быстро, оперативно. «Фронтовые встречи» его были очень разнообразны. Он хотел на страницах газеты показать людей разных военных профессий — артиллеристов, пехотинцев, врачей.

Однажды случилось так, что мы все вместе оказались «дома». Петров собрал нас вокруг раскаленной печурки.

— Вот что, ребята, — сказал он торжественно, — сегодня мы отметим день рождения Паши Брехунцова.

— ???

— Пора браться за юмор. Бойцы в землянках и блиндажах хотят смеяться. Ну хорошо, мы им подарили несколько фельетонов о Маннергейме и Таннере, написанных исключительно ядовито нашими гениальными «братьями-пулеметчиками» (это был наш общий псевдоним). Но им этого мало. Они хотят посмеяться и над собственными разгильдяями, хвастунами, бахвалами. Мне кажется, что вы забыли про Мюнхгаузена… Кстати, пора уже вернуть книгу дивизионному комиссару. Так вот, нашим собственным армейским Мюнхгаузеном будет Паша Брехунцов. А? Что вы скажете, ребята? Может быть, это еще недостаточно дошло до вас?

Так мы создали образ Паши Брехунцова. В основном «Письма Паши Брехунцова» писали мы вдвоем с Женей. Я садился за самодельный стол, сделанный из