Шрифт:
Закладка:
Как и в польском походе, как и на финской войне, он прекрасно понимал свою роль в период войны. Он не гнался за большими полотнами. Он был исключительно оперативен. Он писал очерки, портреты, зарисовки, военные корреспонденции, похожие на боевые донесения.
Он прекрасно понимал свою задачу и в годовщину войны, в июне 1942 года, отметил в своем фронтовом дневнике:
«Исполнился год войны. О ней будут написаны тома. Пройдут годы, и наш талантливый народ даст миру нового Льва Толстого, который осилит необъятную тему отечественной войны 1941—1942 годов.
Покуда же все, что издается и печатается о войне, представляется мне лишь материалами для будущих сочинений. И мне хотелось бы приложить к этим материалам и свои военные корреспонденции».
Находясь на других фронтах, мы читали эти военные корреспонденции, и перед нами во весь рост вставали защитники Москвы и мы постигали всю глубокую сущность сражений, развертывающихся под нашим родным городом.
Корреспонденции Петрова были его боевым дневником. Месяц за месяцем. День за днем. Земля и воздух. Танки и самолеты. Это были не эмпирические очерки, не стандартные зарисовки боевых «эпизодиков», которые, к сожалению, быстро заштамповались во многих наших газетах. Это был и тактический анализ, и философское обобщение, и психологический портрет.
Корреспонденции Петрова всегда изобиловали большим количеством точных, запоминающихся деталей. В самые трагические дни они были не лишены и чувства юмора, которое никогда не покидало Петрова. Его очерки были написаны своим, индивидуальным почерком, их можно было сразу различить среди других.
Петров умел показать большое в малом, никогда не сужая границу этого «большого», не упрощая, не мельча «малого».
…Как-то в сентябре мы встретились в Москве. Оба приехали с разных направлений. Он с Западного, я с Валдайского.
Поздно ночью мы возвращались в абсолютной тьме из редакции «Правды». Молчали.
— Скажи, пожалуйста, — неожиданно спросил Женя, — какой сейчас основной запах войны? — И сам ответил: — Не порох… Не кровь… Нет… Бензин… Смесь запаха отработанного бензина с запахом пороха и гари…
Не раз потом в очерках и корреспонденциях Петрова я находил упоминание об этом запахе…
Он всегда искал абсолютной точности в описаниях событий, обстановки, человеческих поступков. Он писал о войне как о тяжелом, непрерывном, опасном труде.
Скупости и точности в изложении требовал он и от других. Особенно оскорбляло его в описании сражений любование какими-нибудь пейзажами, эстетизирование боевой обстановки, дыма и огня сожженного самолета, раскатов артиллерийских залпов.
«Сейчас этот голый продолговатый холм, — писал он, — который только что был сиреневым в сумерках рассвета и сразу осветился солнцем и стал лимонным и сверкающим, — в сущности говоря даже и не холм. Это высота номер такой. С нее виден Смоленск, и за обладание этой высотой уже недели две идет упорный бой…»
Острый и проницательный публицист, умеющий прекрасно показать основу героизма наших бойцов, запечатлеть подвиги, Петров внимательно следил за психологией противника, участвовал в допросах пленных, интересуясь и здесь каждой подробностью, каждой деталью. Он был одним из первых наших военных корреспондентов, заметивший и засвидетельствовавший начало морального разложения германской армии, начало гибели гитлеровских полчищ еще в ноябре 1941 года на Волоколамском направлении.
…И как же он любил своих героев, Женя Петров! Как он скорбел, когда не находил уже их в полку, возвращаясь в него вторично, после сдачи материала в московские газеты!
— О наших героях должен узнать весь мир, — твердил он постоянно…
…Мы встретились с ним еще раз в Куйбышеве, где находился в конце 1941 года ПУР и куда мы оба были командированы по делам наших фронтовых соединений.
Я рассказал Петрову о действиях наших партизанских отрядов под Новгородом, в частности об отряде, которым командовал лужский рабочий Иван Грозный. Иван Грозный — таковы были его настоящие имя и фамилия. Очерк об Иване Грозном я напечатал тогда в «Правде».
— Иван Грозный под Новгородом. Это же неповторимо, — разводил руками Петров. И вдруг загорелся: — Знаешь что? Об этом надо обязательно рассказать американцам.
В тот же вечер он через Совинформбюро, которым руководил тогда С. А. Лозовский, организовал мою беседу с иностранными корреспондентами. Я должен был рассказать об Иване Грозном и о боях под Новгородом, о девушках из полка Марины Расковой.
— Ты не представляешь себе, — сказал мне Женя, прощаясь, — как важно, чтобы рядовые американцы увидели, как мы бьем непобедимых фашистов…
Мы встретились в последний раз с Петровым в Москве, после разгрома армии Гудериана. Мы обедали с ним и Кригером в клубе литераторов, напоминавшем в те дни перекресток боевых дорог.
Здесь встречались друзья с северных, центральных, южных фронтов, обнимались, обменивались впечатлениями — и снова в путь, к своим войскам, к своим боевым друзьям и героям.
Женя был особенно возбужден, весел.
— Это начало конца, — говорил он нам. — Поверьте опыту старого вояки. Я уже задумал даже писать новую пьесу. А как поживает Иван Грозный?..
…Через несколько месяцев мы читали его корреспонденции из Заполярья… Скупо и убедительно рассказывал он о новой, необычной обстановке, об артиллеристах, соединяющих спокойствие с поразительной быстротой, о воздушных боях под Мурманском.
…А еще через месяц он был в Севастополе. В окруженном, блокированном, героическом Севастополе.
И я вспомнил, как еще в Финляндии перечитывал Петров «Севастопольские рассказы» Толстого. Как-то зашла речь о том, что Эрнест Хемингуэй, творчество которого мы оба любили, находится по ту сторону фронта в финской армии и мы можем неожиданно столкнуться с ним как враги.
— Нет, — сказал тогда Петров, — этого я не могу себе представить… Этого не может случиться. Он поймет. А знаешь ли ты, что в своей книге «Зеленые холмы Африки» Хем рассказывает, что любимая его книга «Севастопольские рассказы» Толстого и что он постоянно возит ее в своем походном мешке?..
…Что ж, теперь Женя Петров писал свои «Севастопольские рассказы». О героизме города адмирала Нахимова и матроса Кошки, хирурга Пирогова и матросской девушки Даши…
Писал как всегда скупым, сжатым, телеграфным и в то же время точным и убедительным языком.
«Только за первые восемь дней июня на город было сброшено около 9000 авиационных бомб, не считая снарядов и мин…»
«Двадцать дней длился штурм Севастополя, и каждый день может быть приравнен к году»…
И каждый день, получая «Правду», мы искали прежде всего корреспонденции Петрова.
Они скоро прекратились…
Уже на корабле Петров написал свою последнюю корреспонденцию для Америки. Она называлась «На левом фланге».
«Совсем недавно я с трудом выскочил на американском вездеходе из майской