Почему нет здесь Иньяцио, чтобы защитить меня от всего этого?

* * *

Франка.

Мысли о ней – приоткрытый рот, горящие страстью глаза, гибкое тело – отвлекают Иньяцио, но лишь на мгновение, как быстро промелькнувший луч солнца. Здесь, в Риме, только серые облака, хмурые чиновники, белые здания министерств.

Перед ним за столом сидит Камилло Финоккьяро Априле, министр почт и телеграфов, невозмутимый человек с тонкими усиками и золотым пенсне на носу, из-за которого глаза его кажутся еще меньше. Будучи уроженцем Палермо, он сражался в отрядах гарибальдийцев, как и бывший премьер-министр Криспи, и, конечно, с особым вниманием относится к тем, кто представляет Сицилию и ее интересы, – в первую очередь к Иньяцио Флорио.

В строгом кабинете, обставленном тяжелой мебелью из красного дерева, стоит густой запах мужского одеколона. Рядом с Иньяцио – руководство «Генерального пароходства»: управляющий Галлотти и директор Лагана. Несмотря на советы Галлотти, Иньяцио не нашел времени побеседовать с Лагана с глазу на глаз, а слухи, которые ходили о нем, были противоречивыми: с одной стороны, казалось, что у него действительно «очень дружеские отношения» с судовладельцами из Лигурии, с другой стороны, никто не отрицал, что он приложил немало усилий, чтобы открыть отделение «Кредито Мобильяре» в Банке Флорио, подняв тем самым престиж дома. Одним словом, не было никаких сомнений в том, что он знал свое дело. В конце концов Иньяцио убедил себя, что разбирается в людях лучше, чем те, кто, подобно Галлотти, претендовал на роль его няньки. Однако напряжение между управляющими ощущалось чуть ли не физически.

Ситуация сложилась крайне непростая. Не было никакой уверенности в том, что правительство продлит договор с «Генеральным пароходством» и компания снова получит субсидии. Слишком многим это не выгодно, в первую очередь лигурийским судоходным компаниям, которые тоже не прочь получить хороший кусок пирога в виде государственных субсидий и, кроме того, имеют сильную политическую поддержку.

Каким образом, интересно, они намерены конкурировать с «Генеральным пароходством»? – спрашивает себя Иньяцио, приглаживая волосы. У него самый большой флот в Италии, почти сотня пароходов.

– Ваш флот – один из самых старых в Средиземноморье: степень его износа очень высока, есть суда, построенные еще во времена вашего деда, светлая ему память. Вы не можете игнорировать сей факт, – говорит Финоккьяро Априле, выгнув бровь.

Иньяцио с досадой машет рукой. Доменико Галлотти откашливается и возражает:

– Пустяки, все можно исправить: небольшой ремонт, несколько новых пароходов, особенно если мы получим субсидии. Но говорить об износе… это чересчур!

– Вы полагаете? – спрашивает министр, в его голосе слышны насмешливые нотки. – Почему же вы до сих пор ничего не предприняли?

Лагана качает головой. Он хочет что-то сказать, но Иньяцио останавливает его:

– Потому что на это нужны средства, как вы сами знаете. «Генеральное пароходство» держится на плаву благодаря субсидиям, они нужны нам для того, чтобы не отставать от французского и австрийского флота, а не затем, чтобы обогащаться. Вот почему я просил помощи в строительстве верфи – чтобы мы сами строили пароходы. У нас есть док, где мы чиним корабли силами рабочих литейного завода «Оретеа». Но в городской казне не нашлось ни гроша, а Рим не откликнулся. Такова печальная судьба этого проекта. С моей стороны, конечно, было огромное желание довести его до конца.

Министр молчит, взгляд его уперся в край стола.

– Помогите нам. Дайте денег, и мы обновим флот, – настаивает Иньяцио. Его голос звучит умоляюще, но глаза горят, а руки, лежащие на коленях, сжаты в кулаки.

– Да, но что мы можем поделать? – бормочет Финоккьяро Априле. – У нас слишком мало голосов, чтобы одобрить продление концессий.

Он встает, идет к окну с недовольным видом, открывает его. В комнату врываются звуки римских улиц: крики, стук колес по мостовой, мелодия органа.

– Вы говорили с Криспи? – тихо спрашивает Финоккьяро Априле.

Криспи.

Мужчины за столом напряженно переглядываются.

Криспи принял Иньяцио в своем кабинете. Сначала он молча рассматривал его, словно сравнивая с его отцом, оценивая, найдет ли он в сыне такого же умного и внимательного собеседника, как Иньяцио-старший. А может, он просто размышлял о течении времени, ведь перед ним стоял внук того самого Флорио, с кем он когда-то имел дело. Он помнил их всех: Винченцо – сурового, прямолинейного; Иньяцио – столь же утонченного, сколь и жесткого. А теперь перед ним предстал этот пока еще малознакомый ему молодой человек, по сути, юнец.

Иньяцио тоже рассматривал человека, совсем не похожего на того умного, энергичного гарибальдийца с дерзким огоньком во взгляде, которого он увидел в Риме много лет назад. Они были в роскошном холле отеля «Англетер», где останавливались главным образом путешественники-иностранцы. Иньяцио вспомнил, как адвокат наклонился, чтобы поцеловать руку его матери; затем отец фамильярно взял Криспи под руку, и они отошли к стоящему в отдалении дивану. Они долго о чем-то разговаривали, пока Иньяцио-младший с матерью и сестрой были на прогулке.

Иньяцио не мог отделаться от мысли, что в этом семидесятилетнем старике с бледным и усталым лицом уже нет достаточной силы, чтобы крепко держать штурвал корабля в бурном, неспокойном море политики.

Не исключено, что он утратил влияние и уже ничего сделать не может.

Криспи предложил Иньяцио сесть и сам с трудом опустился в кресло.

– Вокруг такая неразбериха, дон Иньяцио. Мои враги кричат и возмущаются, атмосфера накалилась, – затянувшись сигарой, заговорил он глухим от никотина голосом. – Но скажу вам вот что: да, сейчас Джолитти и его северные друзья ведут свою игру, но это ненадолго. Они как волки в овечьей шкуре. Думают, что никто не замечает. Как бы не так! Скандал с римским банком – хорошее доказательство того, что невиновных нет. Он покрывал многих, на самом верху, и рано или поздно все тайное станет явным… Но пока, в нынешней ситуации, я мало что могу сделать. Поговорите с Финоккьяро Априле. Он из Палермо. Он вам поможет.

– Я думал об этом, – ответил Иньяцио. – Но сначала хотел узнать ваше мнение. Вы были адвокатом дома Флорио многие годы и хорошо знаете мою семью.

Франческо Криспи прикрыл веки, на его лице появилась довольная улыбка.

– Конечно, знаю, дон Иньяцио. Выступление Феррариса могло нанести репутации вашей семьи большой ущерб. Если бы не я, последствия были бы гораздо хуже. Я позаботился о том, чтобы его слова… скажем так, были забыты.

– Я вам очень признателен.

– Я сделал все, что мог, – Криспи махнул рукой, испещренной коричневыми старческими пятнами. – Теперь очередь Финоккьяро Априле.

Этот разговор