Иньяцио пересказал министру.

– Согласен, Криспи сделал все, что мог, – отвечает министр раздраженно. – Вы не хуже меня знаете, что сейчас от него нельзя требовать большего.

– Мы ничего и не требуем. Никто не может сказать, когда падет это правительство. Политические союзы – это всегда тонкий расчет, – пожимает плечами Доменико Галлотти.

Лагана лишь молча кивает.

– К сожалению, у меня связаны руки, – говорит министр. – Слишком много недовольных работой вашей судоходной компании, и…

Иньяцио встает, нетерпеливо расхаживает по кабинету.

– Черт возьми, нам нужны эти субсидии, вы понимаете? Целый город живет на деньги, которые приносит «Генеральное пароходство». Если мы не сможем продлить концессии, как нам быть? – он чуть не срывается на крик, не может скрыть раздражения.

Финоккьяро Априле вздыхает, скрестив руки на груди.

– Понятия не имею. В данный момент я ничем не могу вам помочь. Депутатов с Севера, поддерживающих Джолитти, больше, чем наших, и они выступают единым фронтом.

Министр бросает на Иньяцио красноречивый взгляд.

– Вы, дон Иньяцио, должны разыграть в Палермо карту с вашими рабочими. Пусть сторонники Джилитти испугаются. Вы знаете, что нет ничего убедительнее, чем страх.

Иньяцио понимает. Финоккьяро Априле намекает, что нужно раскрасить и без того непростую реальность в еще более мрачные цвета, создать образ врага, разрушительного экономического кризиса, чтобы взбудоражить общественное мнение.

Идея ему по душе. На губах проступает едва легкая язвительная улыбка.

Финоккьяро Априле откидывается на спинку кресла.

– Демонстрации, вы имеете в виду? – недоумевает Галлотти.

– Забастовки, протесты… – министр разводит руками. – На заводе «Оретеа» у вас очень активные рабочие, в Палермо много союзов трудящихся с вожаками, которые утверждают, что защищают права простых трудяг…

– Агитаторы и бездельники, – ворчит Лагана.

Галлотти бросает на него гневный взгляд.

– Рабочие дорожат своим местом. Если они испугаются, что могут его лишиться, то поднимут шум, – Иньяцио смотрит на Финоккьяро Априле. Тот кивает и добавляет:

– Вы знаете, с кем говорить или кто будет говорить вместо вас. Заставьте их бояться, и пусть весь остров узнает: если порт Палермо остановит работу, рухнет вся экономика Сицилии.

Иньяцио вспоминает, как поступил отец, когда нужно было подготовить почву для слияния с Рубаттино. Это был успешный маневр. Страх есть страх, он был, есть и будет.

В дверь кабинета стучат, в дверном проеме появляется круглое лицо.

– Можно?

В кабинете воцаряется напряженная тишина. Иньяцио отводит взгляд в сторону. Министр Финоккьяро Априле приглашает гостя войти.

– Мы не ждали вас, дон Раффаэле. Это конфиденциальная встреча, – добавляет он, как только дверь за вошедшим закрывается.

– Я так и думал. Вот почему я ждал снаружи. Не хотел проявить к вам неуважение, – учтиво отвечает Раффаэле Палиццоло. – Я здесь как честный сицилиец и как родственник дона Иньяцио. Его жена, донна Франка, – племянница моей сестры, герцогини Вилларозы, вы знаете, не так ли? – Он протягивает Иньяцио руку, тот, немного поколебавшись, ее пожимает. Палиццоло без приглашения садится в кресло рядом с Иньяцио. – В общем, я пришел поддержать вас: Палермо не должен лишиться субсидий.

Напряжение в кабинете становится почти осязаемым. В Палермо знают, что за скользский человек Раффаэле Палиццоло: прислушивается, присматривается и умеет извлечь из услышанного и увиденного выгоду. Пронырливость, безусловно, сослужила ему хорошую службу и в Риме, когда он стал депутатом. Однако не так давно над ним нависла грозная тень, связанная с ужасным преступлением, потрясшим весь город: первого февраля Эмануэле Нотарбартоло, бывший директор Банка Сицилии, честный и уважаемый всеми человек, был убит двадцатью семью ножевыми ударами в поезде, на котором он ехал из Термини-Имерезе в Палермо. Ходили упорные слухи, что к убийству причастен Палиццоло, поскольку у него «рыльце в пуху», иными словами, он причастен к растратам банка, а Нотарбартоло – как говорили люди осведомленные – об этом узнал. Хотя свидетелей убийства не нашлось, присутствующим в кабинете министра было трудно отделаться от ощущения, что рядом с ними стоит преступник.

Первым тишину нарушил Лагана:

– О том и речь. Вопрос только, как этого добиться.

– Послушайте, – говорит Палиццоло, бесцеремонно наклоняясь к столу министра, – как вам известно, в палате депутатов ко мне прислушиваются. Моего вмешательства было бы достаточно.

Министр поднимает голову, поглаживая подбородок. Он смотрит на Палиццоло, и тот кивает, прочитав в глазах министра одобрение. Эти люди сначала сицилийцы, а потом политики, так у них заведено: сперва поставить в известность нужного человека, получить согласие и только потом действовать.

– Что вы намерены предпринять? – спрашивает министр у Палиццоло.

– В Палермо неспокойно. Люди нервничают, хотят определенности, – мрачнеет Палиццоло. Он переводит взгляд на Лагана и Галлотти. – Представьте, что произойдет, если сообщить им, что концессии не продлены? Как минимум на улицах появятся баррикады. А какое правительство обрадуется народному восстанию? Конечно, никакое, и уж точно не это – ему и так хватает забот.

Иньяцио переглядывается с Галлотти: да, Палиццоло наверняка подслушал их разговор.

Лагана смотрит на министра и говорит, не скрывая раздражения:

– Мы как раз говорили об этом перед вашим приходом, дон Раффаэле, но, полагаю, вы уже в курсе. Нужно побудить рабочих «Оретеа» и дока к протесту.

Палиццоло качает головой. Он, конечно, уловил едва завуалированный упрек, однако виду не показывает.

– Забастовки, протесты… Нужно что-то такое, что взбудоражит всех. – Он поворачивается к министру и, не обращая внимание на недоуменное выражение лица Финоккьяро Априле, продолжает, подавшись всем телом вперед: – Вы родились в Палермо, вы понимаете, о чем я. Джолитти не нужен этот пожар. А мы его раздуем.

Иньяцио смотрит на свои руки.

– По сути, вы хотели бы напугать Джолитти, оказать на него давление, чтобы он был вынужден отказать своим сторонникам.

Палиццоло кивает.

– Здесь, в Риме, еще не поняли, что Палермо – это сердце Италии. Все, что решается в Риме, должно пройти через него.

– Что вы на это скажете? – обращается Галлотти к Финоккьяро Априле.

Тот пожимает плечами:

– Конечно, рискованно, но риск может оправдаться. Вы должны действовать осторожно, чтобы не потерять контроль над ситуацией на Сицилии; со своей стороны я буду прилагать все усилия. Мы примем любую помощь, откуда бы она ни пришла, – заключает он. Его голос – как звон колокола в пустой комнате.

Иньяцио благодарно кивает, потом встает, протягивает руку министру.

– «Генеральное пароходство» и Палермо будут вам признательны за содействие. – Иньяцио пристально смотрит на министра. – И особая благодарность – от семьи Флорио.

Камилло Финоккьяро Априле понимает и чуть заметно улыбается.

* * *

Франка в нерешительности подносит руку к губам. Глубокий вырез темно-зеленого атласного платья слишком открытый. Франке кажется, что свекровь стоит рядом и тоже смотрит в зеркало. Смотрит с неодобрением. Франка даже слышит ее голос: «Слишком открытое, девочка моя, в твоем-то положении».