Оставляя без рассмотрения первые два средства, первое потому, что и не для профессора ясна вся жестокость подчинения нашего беспомощного крестьянства действию X т., ибо несомненно, что неумение крестьянина ориентироваться в дремучем лесе статей X т. сделало бы его жертвой со стороны более смышленых, второе потому, что, указывая на необходимость пересмотра законов о семейных разделах, автор умалчивает о характере и основаниях такого пересмотра, – я, останавливаясь на последующих четырех средствах, позволю себе предложить такой вопрос: каковы были бы результаты, если бы предлагаемые проф. Кузьминым-Караваевым средства были бы действительно вызваны к жизни, т. е. наряду с отменой розог и ссылки по приговорам обществ были бы изгнаны земские начальники, а крестьянам предоставлено право заведывать делами о местных пользах и нуждах посредством «избираемых» ими лиц?

Если крестьяне признаются лишенными всякого правосознания и рассматриваются автором как существа беспомощные, хотя и вызывающие, по словам автора, царящую ныне в деревне «вакханалию произвола», то казалось бы едва ли своевременным изгонять из деревни земских начальников и предоставлять крестьянам право «заведывать делами» посредством «избираемых» ими лиц; если же крестьяне стоят уже на таком уровне развития, что всякая опека для них стеснительна, то незачем сетовать на недостаток у них правосознания. Но, вероятно, картина современной деревни действительно неприглядна, если даже автор назвал ее «вакханалией произвола». И эта вакханалия имеет место теперь при наличности всех средств, коими действие этой вакханалии может быть ослаблено. И люди, привыкшие логически мыслить, давно говорят, что если эти средства недостаточны, то нужно их усилить. Говорить же, что нужно отнять все средства для борьбы с деревенским произволом и, пробудив тем личное правосознание крестьянства, устранить произвол вовсе, значит говорить, что нужно уничтожить все законы для того, чтобы не было нарушителей их.

Единственным могучим врагом деревни был город, а в деревне – люди, воспитанные городом, ибо все городские мнения и взгляды грешат против той азбучной истины, по которой только те лекарства хороши, которые, будучи рассчитаны на болезнь, имеют в виду и индивидуальные особенности организма.

Кто же спорит, что только пробуждение личного правосознания человека даст ему определенную физиономию, заставит его более внимательно жить на земле, вызовет сознательное стремление к удовлетворению требований долга, пробудит сознание его ответственности как человека, гражданина.

Для кого не ясно, что отсутствие такого правосознания, унижая достоинство личности человека, делает его бессмысленной особью, пригодной разве только для аккомпанирования другим, более определенным людям.

Да ведь вся наша бледная жизнь со всеми ее аномалиями только и говорит о том, что далеко не каждый сознает свое дело и делает его, и разве уж в этом повинны одни только крестьяне?

Но правосознание не есть сознание прав, а правое сознание, т. е. верное понимание человеком его роли в жизни, яркое представление о долге, ясное сознание ответственности на нем, как человеке гражданине, лежащей. И такое правосознание нужно, надеюсь, не только деревне и не только для данного времени, оно нужно всем людям, на какой бы стадии умственного развития они ни находились, и во все времена. Ибо в том и горе наше, что нет людей, а если есть, то очень мало таких, которые бы знали свою роль в жизни и то, что они должны делать в ней. Также мало или вовсе нет таких, кто сознавал бы себя личностью, облеченной неотъемлемыми правами, ибо сознавать себя такою личностью можно, по моему мнению, не иначе, как сознавая в себе определенные, ни на кого не перелагаемые обязанности и исполняя эти обязанности. Но наличность такого сознания предполагает не только широкое умственное развитие, но и ясное понимание требований нравственного долга, обусловленное нравственным воспитанием личности, и не может быть ни вызвана, ни отнята репрессивными мерами.

Интересно было бы узнать мнение уважаемого профессора о том, чем пробудить личное правосознание интеллигента при наличности средств, рекомендуемых им для той же цели в отношении крестьянства. Ведь несомненно, что и среди интеллигенции не всё еще нашли свое определенное место в жизни и многие далеки еще от сознания той ответственности, какая неразрывно связана с представлением о долге. Но там ведь нет ни розог, ни ссылки по приговорам обществ, и имеются налицо и писанное законодательство и земское самоуправление. Отсутствие правосознания есть грех всего мира, всех людей, и желание его пробуждения в формах более ярких, чем доселе, есть конечная мечта всякого культурного человека, конечная цель всех культурных стремлений, направленных к одной цели: сделать людей братьями.

И вот почему сказать, что «современная нужда деревни» заключается в отсутствии личного правосознания крестьянина – значит сказать, что человек плох, потому что нехорош, грешен, потому что не свят, – а это значит ничего не сказать.

Как ярко отразился в этой статье проф. В. Д. Кузьмина-Караваева грех всех наших теоретиков?! Кто заподозрит автора в тенденциозности или неискренности его мыслей, неискренности намерений; для кого неясно, что эти мысли продиктованы любовию к народу и отражают взгляды того, кто и в зрелые годы сохранил в себе идеалы юности! Как порывисты эти движения мысли, как лихорадочны эти призывы к свету, к пробуждению человека! Но иное дело призывать человека к свету и иное дело учить тому, чем вызвать его влечение к нему; иное дело указывать на общую причину зла в мире и иное дело учить тому, чем устранить это зло. И только потому, что я искренно согласен с автором в определении этого зла, охватившего собою, впрочем, не одну только деревню, только потому я и убежден в непригодности средств, рекомендуемых им для борьбы с этим злом. Именно потому, что корень зла деревни заключается в отсутствии личного правосознания крестьянина, именно потому и необходим еще более заботливый уход за ним интеллигента, ему преданного, его любящего, необходимо еще более близкое соприкосновение с ним интеллигенции, способной пробудить это личное правосознание его.

И как не выбраться крестьянам без посторонней помощи из опутывающих их нитей жестокого невежества, как не ослабить им своею помощью влияния грубой силы, поработившей их в лице худших из них, так не пробудить их личного правосознания отменой розог, ссылки, изгнанием земских начальников и всего того, что якобы держит их в оковах бюрократической опеки. И открыть доступ к ним интеллигента, но интеллигента настоящего, а не поддельного, сделать этот доступ более легким, чем ныне, и тем одним ударом разрубить крепкую броню их изолированности от культурного света, озаряющего других людей, – вот единственное лечение того зла, для борьбы с которым рекомендуются автором средства как раз обратные. Легко сказать «заведовать делами о местных пользах и нуждах посредством