только за счет красок, пересадок и маскировок, не грубая, не мягкая, не высокомерная, не приземленная – посредственная. Может быть хорошо поющая, но я никогда не слышала пения 11110, так что в полной мере оценить способности её голоса не могла. Вот и вся Перл По. Если клоны идентичные дубликаты своих оригиналов, что ж, исходя из моего знания 11110 можно смело сделать вывод, что более юная версия этой молодой женщины была гораздо более интересной.

Зачем люди сами портят свои оригинальные внешности, души, жизни? И притом делают это так уверенно, как будто способны прожить больше одной жизни, как будто могут пересадить свои души в свои собственные, клонированные и более молодые тела. Как хорошо, что они никогда не смогут провернуть это. Ведь всё же они не всемогущи. Всего лишь люди, мнящие себя всесильными. По сути же, все их изобретения – от красок для лица до телефонов, от пересадок органов до создания клонов – порождения их страхов. Какие же они трусливые, если решились на создание клонов. Как же сильно нужно бояться, чтобы осознанно обречь свою уникальную душу на погибель. Они хотят дольше жить, но продлевая свои жизни клонированием, фактически разрушая цепь естественного процесса воспроизведения природой живых организмов на этой планете, собственноручно подписывают своим душам смертный приговор. Те подвыпившие мужчины из бара Бабирай правы: клоны – против правил, против природы, но едва ли против человеческой морали. У людей нет морали. Они растягивают границы этого слова до удобных им размеров, подстраивают его высоту и глубину под необходимые им габариты, они игнорируют его, когда им это необходимо, и оперируют им, когда им это надобно. Человеческая мораль лицемерна, как её хозяева. Она есть и её нет одновременно. Поищите её – и найдёте, потеряйте – и не вспомните о пропаже. Есть она или нет – человеку неважно. Ему важно, чтобы она не мешала ему. И она не мешает. Она всегда угодная, всегда такая, какая нужна: гибкая, покладистая, с лёгкостью поддающаяся и изменяющая. Сегодня – одна, завтра – вторая, послезавтра – третья. Всегда разная. Всегда подходящая текущему временному отрезку на прямой-цикличной исторической шкале. Вы опираетесь на общественную мораль? Осторожнее, возможно завтра вам уже не на что будет опираться, или вы нечаянно для себя обнаружите, что считая, что опираетесь на доброе, нашли опору в злом. И будет для вас сюрприз: вчерашнее моральное уродство завтра обернётся красотой, а с течением времени вновь примерит на своё безликое существо известную маску уродства. Добро-зло-добро… Добро-зло-добро… Вы спасаете жизнь любимого вами человека органами существа, созданного из вашей клетки – добро это или зло?

Я резко остановилась. Мы уже вышли на улицу и до выхода с территории, примыкающей к приюту, оставалось всего десять метров. Пистолет, заткнутый за ремень, как будто тяжелел с каждым шагом, и именно поэтому я остановилась. Остановилась и Перл По, и, поправив огромную сумочку на своём согнутом локте, врезалась в меня пронзительным взглядом:

– Ты до сих пор не попросила у меня автографа.

Я не знала, что такое “автограф” и с чего вдруг я должна была просить у неё эту вещь. Поэтому промолчала. Ветер растрепал сначала мои распущенные волосы, прячущиеся под кепкой, затем её, собранные в высокий хвост. Вечер стал ещё холоднее, чем предшествующий ему день. Наверное я хмурилась, потому что По вдруг улыбнулась, как будто желая меня подбодрить (улыбнулась улыбкой 11110):

– Помнишь, как в песне “Мой дорогой”: “Ветер пусть развеет голос твой”.

– Нет, – я отрицательно мотнула головой.

– Не знаешь эту песню? Ну ладно, она из старого репертуара. Тогда вот эта: “И не такую бурю переживу, набью поверх тебя своё тату”.

– Не знаю.

– Не знаешь? – на сей раз её брови взмыли в удивлении. – Как так? Она ведь новая…

– Я не твоя фанатка, – холодно отрезала я, продолжая держать руки в карманах кофты, хотя пистолет был под кофтой и пора бы было уже коснуться его.

– Не фанатка?.. Ты… – её красивые брови сдвинулись к переносице. – Ты украла чей-то билет?

– Нет. Билет я купила.

– Зачем же ты его купила, если ты не фанатка? Филантропка, что ли? Хотела помочь брошенным зверушкам? Это очень благородно…

– У тебя был клон.

– Ч… Что?

– Её звали одиннадцать тысяч сто десять. Она была твоим клоном.

– Откуда?.. – она вся вдруг съёжилась – было очевидно, что она испытала мгновенный испуг. – Откуда ты знаешь? Эта информация конфиденциальна, она засекречена…

– Ты не видела собственными глазами, но должна была осознавать, однако если предпочла закрыться от осознания, я предоставляю тебе возможность принять осознанность: ты убивала её медленно и безжалостно. Ради пересадки волос, обновления своих голосовых связок, омоложения клеток кожи. Смерть твоего клона, твоей точной копии, с очень красивым носом и со всей твоей первозданной красотой, была очень долгой и несправедливо мучительной. Однако, несмотря на это, одиннадцать тысяч сто десять восторгалась тобой вплоть до своего последнего вздоха: она носила вырезку из журнала с твоим фото в кармане своего пиджака и вместе с ним же в последний раз ушла на операционный стол зная, что её разрежут на мелкие куски и разложат по морозильным камерам, потому что того пожелала ты.

Смуглая кожа Перл По неожиданно посерела, обведенные золотой краской глаза заблестели от влаги, её голос как будто затрещал:

– Прости… Мне… Мне очень… Очень жаль…

– Не мне тебя судить и тем более не мне выносить тебе приговор, – я сжала руки в карманах кофты в кулаки. – Человеческие души отвечают перед своим Создателем. Я не знаю, что нужно сделать, чтобы очистить душу от такого греха. Но, может, ты найдёшь способ? У тебя ведь ещё есть время до того, как твоя душа покинет выданное ей тело, в которое ты уже успела внедрить куски сначала созданного, а затем убитого тобой клона. Можешь попробовать успеть. Вдруг получится.

Не срываясь на быстрый шаг, я прошла мимо своей слушательницы и вышла в ворота, мимо угрюмого охранника с белоснежным наушником в ушной раковине. Не обернулась. Не коснулась оружия. Не сразу поняла, что сделала, или вернее – чего не сделала. Автобус подошел удачно вовремя – стоило мне только дойти до остановки, как он открыл передо мной свои высокие двери. Приняв меня в своё пустое нутро, он вновь тронулся, и я едва не посмотрела в исписанное маркером окно, но вовремя отвела взгляд и не увидела, как прежде хмурый, но теперь испуганный охранник подбегает к упавшей на колени, разрыдавшейся в голос Перл По.