Черноморским флотом наконец обратил внимание на моих спутников и спутниц, которых он, за исключением Великого князя Михаила Александровича, очевидно, воспринимал как чистейшее бесплатное приложение. Очевидно, с его точки зрения, женщина - это такое существо, которое можно пышно одевать и украшать, но совершенно не нужно учить разговаривать. Мол, ей достаточно языка жестов, чтобы дать знать, что приготовить на обед и что большой белый господин желает постельных утех. А тут эта живая кукла вдруг взяла и заговорила человеческим языком.

- В моем войске в процентном соотношении лиц немецкой национальности не меньше, а может даже и больше, чем в российской армии и на флоте, - сказал я, стремясь скорее сгладить неловкость. - И вообще, вопли о немцах-предателях имеют под собой чужеродную для нас природу. Я, знаете ли, имел дело со всеми формами русского государства - от самых ранних до современных. И всегда вокруг славянского национально ядра собирался целый букет различных народностей, которые со временем сплавлялись с ним в несокрушимый монолит, в то время как в Европе обособление шло по национальным, а кое-где и по племенным границам.

- Мне это приятно слышать, - довольно резко произнес Эбергард, - но скажите, господин Серегин, для чего вам понадобилось являться сюда ко мне в сопровождении женщин и детей, и при этом наряжать их в военную форму? Неужто в вашем Артанском царстве такой обычай?

После этих слов адмирала Кобра так нехорошо усмехнулась, что в воздухе запахло чем-то нехорошим -то ли паленой шерстью, то ли озоном.

- Во-первых, - сказал я, - боец Ника-Кобра - не только красивая женщина, но еще и маг Огня высшей категории, а также мой старый боевой товарищ, мнению которого я доверяю. Она сама по себе - оружие, способное смахнуть с неба очумевшего дракона, сварить в кипятке морское чудовище или, воззвав к силам Хаоса (при том, что я обращусь к Порядку), вдвоем со мной испепелять целые армии и топить броненосные эскадры.

- Так и есть, - с горячностью подтвердил мои слова Великий князь Михаил Александрович, - несмотря на то, что Ника Константиновна, которую Сергей Сергеевич называет Коброй, наделена воистину сокрушающей силой, она никогда не обращает свою мощь ко злу. Человечество еще не изобрело таких титулов и званий, которые можно было бы присвоить этой замечательной женщине, способной выдать огневую мощь, равную новейшему дредноуту.

- Во-вторых, - торопливо продолжил я, пока вице-адмирал не успел ответить, - те две молодые особы, которых вы тоже обозвали «женщинами», на самом деле Великие княжны Ольга и Татьяна Николаевны, старшие дочери вашего императора, и одеты в военную форму они неспроста. В самом ближайшем будущем вы будете называть Ольгу Николаевну «Ваше Императорское Величество» и «Государыня-Императрица». При этом Татьяна Николаевна, хоть и останется «высочеством», всю свою жизнь будет сестре надежною опорой и помощницей, ибо, если ничего не переменится в будущем, ей суждено выйти замуж за самого харизматичного и успешного русского генерала. Таким образом, обе цесаревны проходят у меня сейчас краткий университетский курс по управлению государством, а потому, когда я занимаюсь делами, всюду беру их с собой. В-третьих - Митя-Про-фессор и Ася-Матильда это мои воспитанники-адъютанты. Помимо того, что они проходят школьное обучение, надлежащее их возрасту, они также принимают участие во всех моих делах, кроме смертельно опасных, в качестве молчаливых свидетелей. Но едва мы вернемся на нашу базу, мои адъютанты сядут за стол и подробно опишут, что они видели, слышали и что по этому поводу думают. У них цепкий взгляд и острый ум, а еще должен напомнить, что не так уж давно именно в таком возрасте подрастающее поколение начинало служить своим монархам: пажами в Европе и стольниками на Руси. Должен напомнить, что с этой должности тогда начинались почти все великие карьеры. Профессор одно время даже приятельствовал с пажами Генриха Наваррского, а это, должен сказать, еще та школа...

Адмирал Эбергард отступил от меня на полшага и оглядел с ног до головы - очевидно, заметив проступающие в дневном свете признаки архангельского достоинства.

- Да, - вздохнул он, - знакомства у вас, господин Серегин, таковы, что в мою честную лютеранскую голову это и не влезает. Но, в любом случае, в первую очередь я прощу прощения у их императорских высочеств, потому что просто не узнал их в этих нарядах. Что поделать: старость не радость, а сплошное огорчение. Не могу сказать, что рад тому, что у нас будет не император, а императрица, но кто же спросит моего стариковского мнения... Если доживу до того времени, то служить все одно буду верно. Также прошу меня извинить за необдуманные слова и госпожу Нику. Женщина-дредноут - это, должно быть, воистину страшно, если уж даже с обычными дамами никогда не знаешь, чего от них ждать... При этом не могу не добавить, что всемерно одобряю то, что юношество с самых младых ногтей привлекается к посильным для него делам. Вы, господин Серегин, и в самом деле правы: пажами в юности были почти все великие люди. Думаю, что и из ваших адъютантов тоже вырастет кто-то, кого сейчас сложно и представить. Но теперь давайте закончим с моими извинениями и приступим к делам. В первую очередь, мне, как командующему флотом, необходимо знать, где, когда и при каких обстоятельствах состоится турецкое нападение...

- Турецкий флот весь, в полном составе, покинул пролив Босфор сегодня на рассвете, - сказал я, - но до вас эту информацию могут довести только косвенно и с опозданием, ибо инициативу нападения решено отдать турецкой стороне. Если вам сообщить все и сразу, то вы можете не утерпеть и подготовиться так, что только один «Гёбен» и сумеет удрать обратно к турецким берегам, а может, и ему не повезет...

- В книгах из будущего я вычитал, - сказал Михаил Александрович, - что в день нападения этот самый «Гёбен» целый час крутился на крепостном минном поле, но его не включали, потому что ожидали возвращения в Севастополь минного заградителя «Прут». В итоге турко-германцы этот «Прут» все равно встретили и утопили, после чего этот случай вошел в историю как пример бесполезного разгильдяйства.

После этого словесного дополнения Великого князя адмирал Эбергард, несмотря на всю свою тевтонскую невозмутимость, выругался длиннющей матерной тирадой, от которой щеки цесаревен заалели румянцем. Все прочие, как люди привычные, пропустили все превосходные эпитеты, относящиеся к умникам-минерам, мимо ушей. Подумаешь, выругался человек, раз