– Мы должны это выяснить. Немедленно.

Ястреб демонстративно расправил крылья, и на пол спланировали три коричневых крапчатых пера.

Мэй в недоумении уставилась на них.

– И мы с тобой не единственные. В городе очень много пораженных. Если мы быстро не найдем, как это остановить, нас ждет серьезная проблема.

Луан выругался, и она впервые увидела на его лице неуверенность и даже страх. Он ущипнул себя за переносицу, что-то прикинул про себя, а потом повернулся к Даксу.

– Найди Бурю. Через час встречаемся в «Жулике».

– Будет сделано.

Ястреб сразу сорвался с места и покинул палаты.

А Мэй так и продолжала стоять на том же месте, пытаясь осознать услышанное.

Луан подошел к ней и хотел было обнять, но она отшатнулась. Не хотела, чтобы к ней сейчас прикасались, и он понял. Не стал на нее давить.

– Мне нужно кое-что проверить. А ты лети пока к Таллону и жди меня. – Он поднял с пола ее перышко, мягко провел им по кончикам пальцев и поднял на нее свои теплые, полные решимости глаза. – Мэй, я сделаю все, что в моих силах, чтобы как можно быстрее найти причину. Я тебе это обещаю.

По пути к «Пернатому жулику» Мэй пыталась навести порядок в мыслях, но стоило ей вспомнить о своих выпадающих перьях, как ее желудок болезненно сжимался. Хотя она поверила Луану, что он не насылал на нее проклятья, не отравлял, но никакой другой причины, почему бы у нее вдруг стали выпадать перья, ей не приходило в голову.

Пролетая над качающимися на ветру верхушками пихт над внутренним двором замка, Мэй вдруг заметила, что ей почти никто не встречается на пути. Крыши-террасы словно вымерли, и даже излюбленная элидорцами площадь рядом с солнечными часами пустовала.

Она пролетела мимо гаргулий, восседающих на северном крыле, и увидела, как из башни напротив вылетает ее мать, с развевающимися за спиной волосами.

Вранова леди пока не заметила дочь, и Мэй очень хотелось, чтобы так оно и осталось. Быстро приземлившись, она спряталась за статуей и сложила крылья. Наверняка выпадение перьев не миновало и вранову леди, и Мэй не испытывала ни малейшего желания с ней пересекаться. Она все еще не предоставила матери никакой информации о Луане, и Мэй даже представлять не хотела, как же та негодовала по этому поводу.

Мэй выглянула из-за скульптуры и увидела, что мать летит в направлении восточной башни.

Только когда она скрылась из виду, Мэй осмелилась выйти из своего укрытия.

– Опять прячешься от Каркуши? – спросил позади нее Риз.

Мэй обернулась: Он стоял, прислонившись плечом к соседней гаргулье. Должно быть, он так тихо подкрался, что она ничего не заметила.

– Да. – Она нервно одернула рукав.

– Ты меня избегаешь, – констатировал он, и на его лице отчетливо читалось неудовольствие.

– Я…

Чувство вины обрушилось на нее, точно рой разгневанных пчел. Она и в самом деле избегала его: не хотела, чтобы он задавал ей неудобные вопросы, не хотела снова и снова лгать ему, боясь того, что произойдет, узнай он правду. Больше так продолжаться не могло, и она это прекрасно знала.

– Ты прав, – признала она, опустив глаза.

Он скрестил руки на груди, и в его зеленых, как мох, глазах вспыхнуло раздражение, которое уже через мгновение испарилось, и его лицо стало непроницаемым.

– Я знаю, что ты сделала.

Сердце Мэй пропустило несколько ударов, на грудь навалилась невидимая тяжесть и все крепче сжимала с каждой секундой молчания.

– Что ты знаешь? – в конце концов, хрипло выдавила она, пытаясь различить хоть что-то на его неподвижном лице.

– Во время Солнечного затмения я не спускал с тебя глаз. Я прекрасно видел, как ты пощадила бескрылого. Видел, как он сломал стержень. А затем ты мне солгала, Мэй. Не кому-то, а именно мне.

Маска непроницаемости треснула, и Мэй увидела, насколько глубоко он на самом деле ранен.

– Ты никому не сказал?

Риз безрадостно засмеялся:

– Естественно. А ты как думаешь? Я выгородил тебя перед лордами. Успокоил твою мать. Я надеялся, что ты доверишься мне, когда я начну помогать в отстройке города. Но ты этого не сделала. Ты продолжала молчать.

Мэй с такой силой вонзила ногти в ладони, что стало больно.

– Я боялась, – призналась она, мысленно проклиная себя за то, что не открылась ему. Своему лучшему другу, который столько лет был рядом и поддерживал ее. Который и на этот раз защитил ее.

Он отошел от гаргульи, и распахнул свои крылья. Сияющие, белые, из которых тоже вырвались и полетели вниз выпавшие перья.

В его взгляде читалось то же беспокойство, которое охватило и ее. Страх потерять еще больше перьев и скоро лишиться способности летать.

– Скажи мне, почему ты уступила ему власть, Мэй. Скажи мне, почему обманула нас всех. Я всегда тебя поддерживал. Я заслуживаю знать правду.

Риз был прав. Она сглотнула. Сопротивляясь неодолимому желанию рвать на себе волосы, она следила за кружащейся в воздухе маленькой белой пушинкой.

– Это долгая история.

– У меня есть время.

Она облизнула губы и оглянулась по сторонам – убедиться, что поблизости никого нет. Прислонившись спиной к статуе, она начала рассказывать. О том, что Орас не хотел передавать ей магию. О шахматной фигуре и трех ключах. И, в конце концов, о катакомбах в глубине Элидора.

Риз внимательно слушал ее, время от времени поджимая губы и потирая виски.

– Как все это связано с выпадением перьев? – спросил он, как она закончила.

– Этого мы пока что не знаем.

– Предполагаю, под «мы» ты подразумеваешь Таллона, бескрылого и его друзей? – спросил он.

– Его зовут Луан, – механически ответила Мэй, и губы Риза дрогнули.

– Ах вот как.

Она метнула на него сердитый взгляд, но в душе была неимоверно рада от того, что ее лучший друг снова на ее стороне.

Риз усмехнулся:

– Ты же понимаешь, что теперь тебе от меня не отделаться? Я помогу вам разгадать эти распроклятые тайны, чтобы в городе наконец-то снова воцарился покой, и я смог бы посвятить себя более важным делам.

Мэй тихо рассмеялась, потому что очень хорошо знала, какие «важные» дела он имеет в виду.

Мэй, а следом за ней и Риз, оставила дворец и пересекла Золотой квартал, высматривая мать, чтобы не налететь на нее еще раз.

Несмотря на хорошую погоду, на бульваре почти никого не было – тут и там парили редкие группки взволнованно переговаривающихся элидорцев. На лицах других был написан страх, они молча пролетали над