— Стефани, — нетерпеливо прорычал он. — «Это важно.»

Она нахмурилась от его тона, но, зная, что он прав и что это важно, наконец ответила: «Пять или шесть миль (8–9,5 км)».

Кто-то в шоке вздохнул. Кто-то еще издал низкий, восторженный свист. Все остальные молчали, но это была лишь поверхностная тишина. Их мысли бежали со скоростью мили в минуту от этой новости. Беспокойство, волнение, уважение и страх наполняли мысли окружающих. Однако именно страх беспокоил ее. Это был не страх за нее, это был страх перед ней. . и угроза, которой она могла бы быть, если бы стала бесклыкастой.

В этом нет ничего нового, мрачно напомнила себе Стефани и сжала губы, игнорируя и блокируя голоса окружающих ее людей в пользу этого более отдаленного голоса, Дресслера.

«Ты уверена?» — наконец спросил Люциан.

На мгновение Стефани показалось, что он спрашивает, уверена ли она, что другие боятся ее, но потом она поняла, что он спрашивает, уверена ли она, что ее предел слышимости мыслей людей, составляет пять или шесть миль. Вздохнув, она объяснила: «У Уинтерсов была семьдесят пятая годовщина свадьбы сразу после того, как я переехала сюда прошлым летом. Им за девяносто», — сказала она. — «Они всю жизнь прожили в городе и всех в нем знают. Итак, они — или, может быть, это были их дети или внуки — устроили большое барбекю, чтобы отпраздновать и пригласили весь город. Это было даже в местной газете.»— Стефани слабо улыбнулась. — «Я думаю, что я, наверное, единственная, кто не пошла».

— Я не понимаю, — сказала Бо, и Стефани услышала хмурый взгляд в ее голосе. — Какое это имеет отношение к…?

— Уинтерсы живут на другом конце города, — перебила Стефани, чтобы объяснить. — «Почти на окраине. Милях в семи-восьми отсюда (11–13 км). И я знаю, что почти все пошли, потому что все они выпадали из моей головы по одному, по два или по три за раз, когда направлялись на вечеринку. Последним человеком, чьи мысли я могла слышать, был почтальон в городе. У нее было тридцать минут внутренних споров о том, следует ли ей закрыть почтовое отделение и уйти или нет, прежде чем сдаться, повесить табличку «На обеде» в окне и отправиться на барбекю. Я потеряла ее мысли не более чем через пару минут», — объяснила она, а затем добавила: «Почта находится примерно в пяти или шести милях отсюда».

— Боже мой, — пробормотал Харпер. — «Мы знали, что ты слышишь людей на расстоянии, но в радиусе пяти-шести миль? Это должно быть. . Я удивлен, что ты вообще выходишь на улицу.

— Харпер, она сейчас внутри и может слышать мысли Дресслера, — тихо заметила Дрина. «Изоляция в стенах и окна с тройным остеклением явно больше не работают».

— Но она сказала. — Его голос стал тише, и Стефани предположила, что это потому, что он понял, что она уже некоторое время лгала. Осознание этого вызвало в ней некоторое сожаление, и она боялась, что он рассердится на нее за это, хотя все, что она пыталась сделать, это облегчить тревогу, которую они все испытывали из-за нее.

«Что ты узнала от Дресслера?» — спросил Люциан, отвлекая Стефани. — Ты можешь сказать, где он?

Стефани снова сосредоточилась на мыслях Дресслера и…. ну, честно говоря, она не знала, как она это сделала, но она как бы отследила его до его физического тела и внезапно смогла видеть его глазами. Однако Стефани не объяснила этого людям вокруг нее. Ей не нужно, чтобы они боялись ее еще больше.

— Он на деревенской кухне, — пробормотала она, оглядывая комнату, в которой находился Дресслер. Он сидел за кухонным столом, прижав к уху телефон, и с кем-то разговаривал.

— Деревенская кухня? — спросил Люциан. — Это название ресторана или…?

«Он на кухне, оформленной в деревенском стиле, — объяснила Стефани. «Открытые балки, открытые полки, одна кирпичная стена, открытые поверхности, много дерева».

Люциан раздраженно фыркнул. «Меня не волнует декор, Стефани. Ты узнаешь дом? Ты знаешь, чья это кухня и где?»

Стефани недоверчиво рассмеялась. — Обычно я не выхожу из дома, не говоря уже о том, чтобы осматривать кухни моих соседей, Люциан. Откуда мне знать, где он?»

— Верно, — пробормотал он, но затем спросил: — Ну, ты можешь сказать, близко это или далеко… Что происходит? — прервал он себя, чтобы спросить, когда Стефани резко втянула воздух.

Она ответила не сразу. Она сосредоточилась на разговоре, который вел Дресслер.

— Стефани? — Люциан окликнул ее через мгновение.

— Он знает, что ты здесь, — наконец сказала она. «Он разговаривает с кем-то в своем последнем гнезде. Организуя прибытие мужчин. Он планирует нападение».

«Сколько мужчин и как скоро они будут здесь?» — Люциан тут же залаял.

— Не знаю, сколько, — нахмурившись, сказала Стефани. — Все, что он сказал, это привести их всех.

— Господи, — пробормотал кто-то. — В последнем гнезде, которое он завел, было тридцать изгоев.

— Смотри глубже, Стефани, — тихо приказал Люциан. «Это важно. Мне нужно знать, когда их ожидать и следует ли послать за подкреплением.»

— Вероятно, стоит позвонить Мортимеру и попросить его прислать всех свободных людей, — сказал кто-то, и Стефани узнала, что это племянник Люциана, Николас Аржено.

— Позвони и скажи ему, чтобы он подготовился и привел их в состояние готовности, но не посылал, пока мы не скажем, — приказал Люциан, и Стефани услышала, как Николас отошел, чтобы позвонить.

— Стефани, — сказал теперь Люциан, — мне нужно, чтобы ты глубже проникла в его разум. Нам нужно узнать все, что можно».

Она кивнула и сделала то, что она считала глубоким погружением, следуя за мыслями Дресслера не только в его тело, но и в его разум, или в его ядро, или, возможно, даже туда, где обитала его душа. Стефани не знала, куда она уходила, когда это происходило, но обычно это позволяло ей видеть то, что иначе она не могла бы увидеть. Иногда это даже позволяло ей видеть будущие события, и на этот раз было именно так. Чувствуя себя почти оторванной от собственного тела, она пронеслась мимо вспышек его жизни и пыток, которым он подвергал других во имя науки, в….

«Я не могу двигаться. Он выстрелил в меня,» — прошептала она.

«Кто стрелял в тебя? Дресслер? — сразу спросил Тайни.

— Она не слышит тебя, Тайни, — сказала Бо. «Посмотри на ее глаза. Она делает так, когда видит что-то, чего еще не произошло».

Бо была неправа, подумала Стефани. Она могла слышать их. Она также могла обонять, чувствовать и говорить, но, хотя