— Все еще не понимаю, причем здесь Северные Земли, Пепел и я.

— А при том, Хаджи, дружище, что мир должен находиться в равновесии и там, где есть парадный вход, всегда должен быть и черный, — подмигнул демон. — И прежде чем стать Бессмертным, Пепел пытался найти его. Знал, что тот находиться в Океане, омывающим берега Северных Земель, но так и не смог сюда забраться.

— И зачем ему, будучи смертным, искать путь в земли Бессмертных.

— А потому, мой милый друг, что как видишь, я не могу находиться здесь даже в одной тысячной своей истинной формы. А ты, при этом, пусть и лишенный энергии Реки Мира, все еще можешь пользоваться здесь Правилом и Терной. И если ты думаешь, что я не владею Правилом — ты ошибаешься.

Хаджар нахмурился.

— О чем ты гово…

— Мне придется подкорректировать план, дружище, — перебил демон. — и когда придет время — ты поймешь, что твой путь лежит к Океану. А до тех пор — просто будь собой. Обычно этого хватает, чтобы даже на Седьмом Небе волосы сидели из-за того абсурда, что ты творишь. Ну, бывай.

И Хельмер исчез, оставив Хаджара стоять в гордом одиночестве у треснувшего окна.

Глава 1787

Утром пришел Павур, выглядящий чуть встревоженным и немного дерганным. Он поприветствовал стражников на входе в избу, после чего вошел внутрь, слегка пригибаясь, чтобы не задеть низкий створки.

Одного обмена взглядами с ним было достаточно, чтобы понять — пора. Шакх уже начал подниматься, как его остановил взмах руки сына старейшины.

— Только Хаджар, — коротко произнес он и развернулся в сторону выхода, давая пару секунд товарищам чтобы обменяться знаками.

Хаджар показал: “Все нормально. Приглядывай за ними”. Шакх, пусть и нахмурившись, кивнул. В конечном счете их отряд сейчас действительно не мог похвастаться особой боеспособностью. Артеус не отходил от кровати, где лежала тяжело дышащая Лэтэя.

Албадурт, все еще пребывавший в шоке (что не удивительно, учитывая потерю ног и возможности следовать пути Удун), не выглядел способным принимать адекватные решения. Оставлять эту троицу одних — идея не столько безумная, сколько банально глупая. Так что Шакху, как более-менее уцелевшему, придется на некоторое время примерить роль няни.

И пусть Пустынный Волк это прекрасно понимал — лучше от этого никому не становилось.

Генерал кинул и покинул сени, на прощение кивнув все тем же странным. Холодный воздух с радостью приветствующей хозяина собаки лизнул лицо, а мороз начал покусывать кожу, спрятанная под выданной Павуром шубой.

В обрамлении непоколебимого спокойствия зимы Хаджар, ведомый сыном старейшины, шел по тропинке, вымощенной белым полотном свежевыпавшего снега. Их сапоги хрустели по покрытой инеем поверхности, порождая эхо, танцующее в безмятежном, трещащем воздухе.

Спустя некоторое время петляния по коротким, узким улочкам, они вышли на широкую поляну. Там возвышалось нечто, вызвавшее у Хадажра не самые теплые воспоминания. Вырезанное и вытесанное из древесины различных пород, лежало сердце деревни — причудливый дощатый амфитеатр, возвышающийся в самом центре заснеженной поляны.

Здание напоминало разрозненные останки некогда монументального сооружения. Почившее во времени произведение искусства, подлатанное досками дуба и ясеня. Каждая из них давно дала слабину перед стихиями, демонстрируя глубокие трещины и местами, даже, плесень, но все еще эхо давнего величия звенело где-то рядом.

И ни одного дома, постройки или чего-либо еще в радиусе на сто шагов.

Мир вокруг тех, кто неспешно двигался к арене, был покрыт стеганым одеялом нетронутой белизны, за исключением тропинки, по которой те шли.

Чем ближе к тропинке, чем отчетливее становились силуэты, проглядывающиеся сквозь снежную муку, щедро разбросанную ветром, тем сильнее нервничал Павур. Чего нельзя было сказать о его спутнике.

Хаджар, хотя и ведомый к неизвестной судьбе, излучал ауру спокойствия, которая, казалось, унимала даже кусачий зимний холод. В его походке чувствовалась уверенность, а в руках спокойствие. И это нисколько не было связано с тем, что на его поясе висел Синий Клинок.

Да, даже сейчас, явно будучи подсудимым, никто и не думал забрать оружие у Хаджара…

— Постарайся думать, что говоришь, — прошептал Павур, проводя Хаджара чуть в сторону от тропинки и лестниц — к незаметной, покосившейся арке, подпертой несколькими жердями. — Но говори, что думаешь.

С этими словами Павур на прощание кивнул Хаджару и остался стоять у порога. Генерал, покосившись на провожатого, вошел внутрь арки, прошел под влажному от сырости коридору, заметанному снегом и покрытому ледяной коркой, после чего вышел на рыхлую поверхность арены амфитеатра.

Не первый раз в своей жизни он обнаруживал себя в подобных местах, так что, не обращая внимания на собирающуюся на трибунах публику, спокойно вышел в центр.

Стоило Хаджару привлечь к себе внимание, как трибуны преобразились. Из замершего холста пейзажиста, амфитеатр оживал вместе со зрителями и мириады лиц запестрели на грубых деревянных трибунах. Жители деревни собирались группами, мужчины и женщины, старые и молодые, и их веселая болтовня смешивалась с немного сырой, пропахшей дымом очагов мелодией утра.

Дети, не понимавшие, что происходит и путая происходящее с праздником, носились вокруг, перепрыгивая с одного уровня трибуны, на другой. Их смех, чистый и безудержный, казалось, пытался поспорить цветами и яркостью с лучами рассветного солнца.

Они играли и бегали между сиденьями, в их ярких глазах отражалось то, чему Хаджар даже не сразу вспомнил название — беззаботность. Когда он в последний раз чувствовал себя так же? И был ли вообще — тот, хотя бы, единственный раз…

Помотав головой, генерал отогнал тяжелые мысли и продолжил осматриваться.

Женщины, сбитые крепко, но справно, разговаривали низким шепотом, а их лица были украшены следами, способными рассказать о бесчисленных зимах, но те не могли омрачить их теплых и нежных улыбок.

Мужчины, самого разного вида и толка, все, как один, носили бороды разной длины и оттенков, а их широкие плечи были скрыты заплатанными, изношенными шубами.

Одни носили толстые шерстяные шапки, другие — простые повязки на голове, чтобы держать непокорные локоны подальше от лица. Коротких стрижек здесь не носили и, порой, Хаджару даже казалось, что его волосы, почти дотягивавшиеся до поясницы, здесь сочли бы, как раз таки, короткими. Правда, в отличии от местных, он не затягивал их в косы.

Откуда-то, сам не зная откуда, Хаджар знал, что на севере почти не стригли волосы.