«Но какой в этом смысл?» – мысленно спросила она.

– Зачем показывать мне это! – крикнула она в тронный зал.

«Какой? – повторили голоса в ее голове. – Какой смысл?»

«Да, именно», – согласилась Арабесса, хмуро переводя взгляд с одной двери портала на другую.

«Твой выбор, – продолжала древняя магия трона. – Сделай выбор. Спаси. Кого ты спасешь?»

– И тех и других! – заявила она.

«Не-е-ет, – прошипел трон, резко дергая Арабессу за запястья. Она вскрикнула от ожога. – Кого? – снова спросили ее. – Кого выбираешь?»

«Кого ты спасешь? Кого?»

Вопросы снова и снова звучали в ее голове, и Арабесса зажмурилась, словно так могла избежать необходимости принимать решение.

Она должна была решить, кого спасать, кого защитить. Лишь один выбор, один вариант. Единственный правильный ответ, который в любом случае приведет к смерти.

Спасти сестер или сохранить исторический район своего королевства, священную магию, которая хранилась там, и людей, которые там жили.

Арабессу будто парализовало. Она ощущала лишь холод и замешательство.

И тут вспомнила слова отца.

«Садясь на трон, ты превращаешься в другого человека. Чувства и мысли больше не являются твоими. Тобой руководят желания твоего народа. Чувства твоего королевства. Изо дня в день ты должна приносить личные жертвы. Каждый день, пока носишь корону».

– Нет. – Арабесса покачала головой, слезы покатились по щекам и коснулись губ. – Должен быть другой вариант, – вымолвила она, а затем закричала: – Должен быть!

Но трон не отвечал.

Она слышала только своих сестер, которые изо всех сил пытались выжить, а также треск и шум падающих зданий вперемешку с испуганными криками умирающих подданных.

Арабесса знала, кого хочет спасти, но понимала, что спасать надо совсем других. Ей было ненавистно понимать эту разницу. Ее воспитывали так, чтобы большую часть жизни она совершала подобные поступки.

Убей, чтобы предотвратить смерть.

Укради, чтобы отдать тому, кто нуждается.

Твори зло, чтобы нести добро.

Участвуй в войнах, чтобы добиться мира.

Такова была цель существования Мусаи, роль Бассеттов.

Так же как и ношение короны.

Забота о потребностях большинства перевешивала переживания о нуждах меньшинства.

«Чувства и мысли больше не являются твоими. Тобой руководят желания твоего народа. Чувства твоего королевства», – сказал отец.

«Твоего королевства».

«Твоего».

Ее королевство.

Но речь шла о сестрах Арабессы! Ее семье! Самых дорогих сердцу людях! Она должна была помочь им. Они нуждались в ее помощи. Они были в меньшинстве.

У Ларкиры была сломана челюсть, ее магия выходила лишь слабыми золотыми струйками. Нога Нии была вывернута под неестественным углом, что лишало ее возможности двигаться. Их раненые дары не могли противостоять продолжающемуся натиску. Они кричали, взывая к Арабессе и ее музыке.

– Пожалуйста, сестра! – снова закричала Ния. – Ара, помоги нам!

Едва ожившее сердце Арабессы снова пронзил поток боли. Она не знала, как ей вообще удается дышать, наблюдая за происходящими на ее глазах ужасами. Но, дрожа от волнения и с трудом сдерживая ярость, она судорожно глотала воздух.

И все же трон удерживал ее на месте. Древняя магия королей не давала девушке покинуть трон, пока она пыталась принять решение.

Арабесса гадала, не эта ли самая сила всегда проникала в ее отца, пока он находился на троне, не ей ли благодаря он казался спокойным, когда выносил суровый приговор или смотрел, как уничтожают живую душу. Неужели он сидел так же, как сейчас Арабесса, мысленно крича и требуя, чтобы все это прекратилось, и ненавидя понимание, какой выбор положит этому конец?

«Изо дня в день ты должна приносить личные жертвы. Каждый день, пока носишь корону».

Была ли Арабесса способна на такую жертву?

«Кто? – еще раз спросили голоса. – Выбира-а-ай», – нетерпеливо потребовали они.

Грудь Арабессы вздымалась и опадала, как шторм на море, каждый вдох приносил новые волны страдания, ибо она понимала, что выберет. Она знала, какое решение приведет ее в Забвение, а какое – к трону.

Ее губы дрожали, дары в крови вопили от отчаяния, но все же она сильнее сжала черепа на подлокотниках, ответила тронному залу и повернулась посмотреть, как умирают ее сестры.

Глава 34

Видя рыдающего мужчину, Зимри едва ли испытывал чувство жалости.

Слезы пленника лишь побудили его усилить поток магии, золотая рука откинула голову мужчины назад.

«Расскажи нам все, – потребовали дары. – Поведай нам свою историю».

– Что ты должен? – спросил Зимри, его голос был холоден, как лед.

– Я… поставил свой дом, – задыхаясь, ответил мужчина, из его широко раскрытых глаз текли слезы.

Зимри перебрал в уме все недавние долги, которые потребовал, в том числе и имущество. На ум пришли два имени из его книг: Таннер и Максерли.

– М-мой дом, – лепетал мужчина. – Моя семья… дети, теперь у них ничего не осталось. Ничего!

Зимри скривился. Значит, это был Таннер, ведь насколько он знал, у Максерли не было детей.

Из-под своей скрывающей лицо маски он посмотрел вниз, на скулящее существо. Когда Зимри приходилось заниматься более зверским взысканием долгов, он старался тщательно скрывать свою личность.

Таких людей, как этот, которые приходили играть в «Макабрис», не имея представления о ставках, Жад называл крысами. Но Зимри считал, что они еще хуже. Крысы были живучими; эта же душа была слабой, эгоистичной, раз ради призрачного шанса поставила под угрозу благополучие своей семьи.

А потом обвинила в их затруднительном положении его самого.

– Это твоих рук дело, «Макабрис» здесь ни при чем, – сказал Зимри, глядя на стоящего на коленях человека, который был прикован к полу. На нападавшем больше не было маски. Ее сняли с него сразу же, как привели в подземелья под дворцом.

Он оказался моложе, чем ожидал Зимри, но молодость не являлась причиной для сострадания.

Уже больше половины водопада песка Зимри занимался мужчиной, напавшим на Каттиву. Медленно давя на него, заставляя стать более покорным и дать ответы на нужные вопросы. Он мог бы справиться быстрее, но ему мешала собственная ярость.

Эмоция, которая имела мало отношения к желанию Таннера отомстить за вынужденную уплату и больше относилась к собственной боли Зимри, пульсировавшей в нем, словно яд. Он хотел, чтобы кто-то другой страдал так же, как страдал он сам. Ему нужно было занять голову чем-то другим, кроме воспоминаний об опустошенной Арабессе и исходящем от нее запахе, отдающем гарью его собственного предательства.

«Ты использовал на мне свою магию!»

Так и было, но он, черт подери, все еще не совсем жалел об этом.

– Что же нам