– Я немного побеседовал с вашим отцом. Мсье Идо показался мне человеком разумным, и для того, чтобы он поступил подобным образом, мне думается, его нужно было спровоцировать. Я и мсье Дюваля встречал, знаю о его крутом нраве. Он выражений не выбирает, грубость свою даже не старается прятать.

– Благодарю за ответ, комиссар. Я тоже немного знакома с мсье Дювалем и согласна с вашими выводами. Что ждет теперь моего отца?

– Я как смогу потяну с этим делом, но если Дюваль не отзовет заявление, то мсье Идо не отделается всего лишь штрафом за нарушение порядка в общественном месте.

– Я понимаю, – пробормотала я, в душе надеясь на помощь Армана. – Я могу его увидеть?

Гобер вздохнул, немного поразмыслил, а потом утвердительно кивнул:

– Только недолго.

Комиссар проводил меня сам. Отца держали под стражей прямо в одной из камер участка. Он сидел на узкой скамейке, рядом дымящаяся чашка сладкого чая с лимоном, папа любил такой, круассан, газета и сложенное вчетверо одеяло. В камере было относительно светло и даже чисто. Никаких посторонних неприятных запахов. Я повернулась к Гоберу и от души поблагодарила:

– Спасибо вам.

Он тут же понял, за что, кашлянул в кулак и оставил нас наедине, даже не заперев дверь. Брис говорил истинную правду, здесь к моему отцу относились с уважением. Выглядел он хорошо, вполне здоровым и даже бодрым. Пиджак лежал там же на лавке, жилет и сорочка расстегнуты: жилет полностью, а сорочка на несколько пуговиц, рукава закатаны.

– Папа, – произнесла я и присела перед ним на корточки, касаясь прохладных рук.

В этом коротком слове было все: и радость от того, что видела его здоровым, и упрек за неосмотрительность, и безграничные любовь и благодарность. Папа сжал мои пальцы, а потом притянул их к своей щеке.

– Ты мог пострадать, – тихо сказала я, – Северин Дюваль очень опасный человек! Ты даже не представляешь насколько! О чем ты только думал?

– Как – о чем? О тебе, – спокойным голосом ответил он. – Буря внутри не утихала с тех пор, как я приехал в Париж. Ты можешь себе представить, что значит быть бессильным? Мне нужно было просто наблюдать со стороны?

– На что ты надеялся? – спросила я, заглядывая в наполненные нежностью глаза отца.

– На его благоразумие. Он и сам отец, думал, в состоянии будет понять мои чувства.

– И когда он не оценил твоего родительского порыва, ты решил действовать радикально? – мягко улыбаясь, спросила я.

– Не совсем. – Папа ответил на мою улыбку. – В нос он получил за откровенные оскорбления в твой адрес. Грязные мысли и слова заслуживают такого ответа, Сандрин. Я не потерплю, чтобы имя моей дочери ставили в один ряд с похабщиной.

– Стоило оно того?

Глаза отца на миг заискрились озорством, губы растянулись в довольной улыбке. Он кивнул, и я тихо рассмеялась.

– Я бы тоже не отказалась это увидеть.

Смех смехом, а делать что-то нужно было. Мы умели не вешать нос, но то, что мой отец сидел в камере, все равно удручало. Да, он силен и закален войной, но все же уже немолод.

– Я постараюсь вытащить тебя отсюда как можно скорее, – сказала я.

– Не беспокойся обо мне, думай только о себе.

Я вдруг захотела оказаться в объятиях отца и рассказать ему об опасениях Гобера. Но мне представилось, что станет с папой. Каково ему будет сидеть здесь, если он узнает, что тот, кто напал на меня в прошлом, вновь кружит надо мной, словно коршун над добычей. Это раздавит моего отца. Поэтому я оставила новости при себе.

– Как ты себя чувствуешь? Не тяжело тебе здесь? – спросила я.

– Нет, не волнуйся, Сандрин, – как можно бодрее ответил он. – Комиссар неплохой человек и, как видишь, у меня здесь полный сервис. Даже чай сделали, как я люблю.

– Заметила, – вновь улыбнулась я.

Странная выходила сцена. Мой отец заперт в камере, но мы улыбаемся. Мы оба делали это друг для друга. Несмотря на внутренние тревоги, мы старались поддерживать друг друга.

– Скажи мне, – уже серьезнее произнес отец, пристально вглядываясь в мое лицо, – что за отношения у тебя с Арманом Дювалем?

Отчего-то внутри все похолодело. Я отчетливо видела неодобрение в глазах отца. Ему не нравилась эта тема и не нравилось, что пришлось ее обсуждать.

– Мы вместе пытаемся разобраться…

– Это я уже слышал, – перебил меня он. – Во-первых, Северин Дюваль делал грязные намеки на то, что ваши отношения пересекли грань приятельских. Мне противны высказанные слова этого человека, но есть ли в них хоть доля правды? Во-вторых, комиссар недвусмысленно дал понять, что твоя дружба с отпрыском этого семейства может повлиять на мое будущее. Объясни мне, что происходит.

Отец выжидающе смотрел на меня, а я чувствовала, как пылает лицо. Мы с папой всегда были близки. Ему я доверяла многое, с ним готова была делить самое прекрасное и самое ужасное в своей жизни. Папа всегда понимал меня и поддерживал. Но здесь… Как объяснить ему, что я полюбила в такой неудобный момент?

Когда-то давно, в клинике, мы часто вели долгие разговоры о будущем. Папа внушал мне, что все образуется, что найдется тот, кто будет любить меня безусловно, не оглядываясь на прошлое, кто примет меня и обогреет. Он говорил, что и я смогу полюбить однажды. Я не верила, чувствуя, что в груди, там, где должна жить любовь, пусто. Но теперь, когда есть Арман, я понимала – любовь разрешения не спрашивает, не договаривается, не ждет подходящего момента. Она просто приходит, не оставляя выбора.

– Я не знаю как, – собираясь с силами и поднимая глаза на отца, ответила.

– Не знаешь, как объяснить? – спросил он.

– Да. Не нахожу слов.

– Значит, отношения все-таки есть, – разочарованно покачал головой папа.

И это разочарование резануло по сердцу. Я поднялась на ноги и отошла к противоположной стене. Впервые рядом с папой стало неуютно.

– Только что ты говорила мне о моем безрассудстве, о том, что я не осознаю, с кем связался. А ты? Ты сама осознаешь? Что у тебя может быть общего с Дювалями?

– Арман не похож на остальных Дювалей! – горячо воскликнула я. – Ты его просто не знаешь.

– А ты знаешь? – нахмурился отец. – Что он там тебе наговорил?

– Я сужу по поступкам, папа! Как ты и учил, – ответила чуть резче, чем собиралась, и тут же пожалела. – Прости.

– Все так серьезно? – все так же сердито спросил он.

– Он дорог мне.

– Ты можешь ошибаться, Сандрин, помни об этом. Вас объединили события последних дней. Согласен, пережитое может сплотить и затуманить разум. В огне опасности все развивается быстрее, и человек может казаться ближе. Даже время идет совершенно в другом темпе. Но стоит наступить спокойным временам и, как только азарт опасности проходит, оказывается, что у людей нет ничего общего.