Глаза обожгли слезы, я проглотила комок, что мешал говорить, и тихо ответила:

– Я простила… я вас простила.

Я знала, что папаша должен услышать эти слова, они были ему нужны. Сейчас он виделся мне не суровым редактором, а уставшим пожилым человеком, которому необходимо прощение, чтобы попробовать спокойно дожить свой век.

– Спасибо, детка, – выдохнул он, и я будто услышала, как он улыбнулся.

Сил говорить с ним больше не было, и я отключилась. Несколько раз шумно выдохнула, приводя растрепанные чувства в порядок, и позвонила в отель Армана. Пришлось подождать, но голос Дюваля подействовал на меня благотворно:

– Слушаю.

Всего одно слово, а по телу разлилось тепло, сердце подпрыгнуло, и теперь я теребила провод уже от волнения. Такой каскад чувств, пережитый всего за несколько минут: от горечи и боли до трепетного счастья и легкого возбуждения, способен выбить почву из-под ног любого. Что уж обо мне говорить.

– Арман, здравствуй!

– Сандрин! – Голос Дюваля тут же стал тревожным. – Что-то стряслось? Как ты?

– Нет, не беспокойся, все нормально, – поспешила я его успокоить.

– Прости, я в последние сутки был занят, – извинился он.

– Ничего, – улыбнулась я. – Ты газеты видел?

Я осмотрелась по сторонам. Не хотелось бы, чтобы меня кто-то слушал. Администратор мялся неподалеку, отчаянно делая вид, что готов ждать сколько угодно.

– Ты про опровержение? – спросил Арман. – Видел. Подозреваю, твой редактор не советовался с тобой и в этот раз. Отец добрался-таки до него.

– Да, я говорила с Лакомбом. Он сдает газету новому редактору. Папаша потерял все.

– Мне жаль, Сандрин, – с искренним участием сказал мужчина. – Чем я могу помочь? Может, встретимся? Я буду свободен где-то через час.

– Арман… мне нужно в участок, к Гоберу.

– Зачем? – И снова тревога прозвучала в голосе любимого мужчины.

– Мой отец арестован.

– Что случилось?

Дювали, видимо, совсем не общаются с сыном, ну или Арман избегает всяческих контактов с родственниками, что вероятнее.

– Он угрожал твоему отцу в публичном месте, – выдохнула я и зажмурилась, ожидая реакции Армана.

Тишина в трубке заставила меня понервничать, сердце гулко забарабанило в груди, я до боли прикусила нижнюю губу.

– И я его понимаю, – наконец сказал Дюваль. – Я попробую поговорить с отцом. Он, видимо, написал заявление?

– Да.

– Сделаю все, что смогу, милая, не беспокойся.

– Знаю, что сделаешь, – облегченно выдохнула я и неуверенно улыбнулась. – А сейчас я поеду туда сама, поговорю с Гобером и, если получится, увижу отца.

– Ты точно не хочешь, чтобы я поехал с тобой? – ласково поинтересовался Арман.

– Нет, спасибо. Я лучше сама.

– Сандрин, – позвал он, прежде чем я опустила трубку на рычаг, – я хочу тебя увидеть.

– Приезжай вечером, – пытаясь сдержать счастливую улыбку, ответила я. Душа вновь запела от счастья. Такие простые слова, а сколько потрясающих эмоций они способны подарить.

– Я могу освободиться поздно, разговор с отцом вряд ли будет коротким, – с сожалением ответил он.

– Я не буду запирать дверь, – снова осмотревшись вокруг, ответила я.

– Понял, – ответил Арман, и в трубке послышался добродушный смешок. И от этой усмешки внутри все перевернулось. – До вечера.

Я вышла из кафе в полном смятении, чего раньше никогда не бывало. С Арманом все было иначе. Я волновалась, будто прежде никогда не имела дел с мужчинами. Сейчас мне казалось, что мои слова были слишком легкомысленными, хотя как раз об этом я никогда не думала. Мне нравилась моя прежняя жизнь. Я не стеснялась своих плотских желаний, открыто вступала в интимные связи и не обременяла себя смущением, совершенно не заботясь о мнении сторонних людей. Арман перевернул мой мир и оставил меня в полной растерянности. В этих отношениях я не диктовала правил, поскольку сама их не знала. Как вести себя, когда любишь? Сдерживать ли порывы тела или без страха поддаться им? Говорить ли о чувствах все как есть? Или все же часть принято утаивать? Я ощущала себя наполненной, будто цельной. Так, словно до недавних пор жила не по-настоящему. Мир вокруг меня вдруг стал огромен и необъятен, и в то же время он уменьшился до размеров моего собственного сердца, в котором я трепетно хранила удивительного мужчину.

Мне было радостно и страшно одновременно. Я хотела разделить свои чувства с Арманом, но боялась открываться полностью. В какой-то миг, когда я медленно и задумчиво шагала по улице, из-за ближайшего дома высунулось солнце, и я улыбнулась, прикрывая глаза. Наверное, всему свое время, и сердце само поймет, когда можно открыть свои секреты.

Позволить себе немного помечтать – было необходимостью, но я не стала забываться надолго. Нужно отправляться в участок и просить Гобера о свидании с отцом.

Со стороны могло показаться, что я совсем о нем не тревожилась, но это не так. Мой отец очень сильный человек, стойкий, а порою и грозный. Он прошел войну, был ранен, пережил беду дочери и ни разу даже не надломился. Я бесконечно гордилась им и верила в его выдержку. А еще я верила словам Бриса о том, что Гобер не давил на моего отца. Безусловно, я не собиралась его там оставлять, но на какой-то короткий миг мне показалось, что в камере папе будет безопаснее. Стало стыдно от такой мысли, но она волей-неволей снова выползала откуда-то из подсознания.

Гобер встретил меня хмурым взглядом, молча указал на стул, а сам остался на ногах. Я не спешила говорить, и он тоже. Комиссар прекрасно знал, зачем я пришла. Он сложил руки на груди, а потом нервно растер бровь. Молчание затягивалось.

– Вы расскажете мне, что произошло? – наконец не выдержала я.

– Ваш отец угрожал мсье Дювалю, – сказал комиссар.

– Это я знаю, можно чуточку подробнее?

– А я могу узнать, откуда вам стало известно о случившемся?

– Это не имеет значения, комиссар, – ответила я. – Прошу вас, расскажите, что на самом деле произошло и что ждет моего отца в итоге.

– Мсье Идо отыскал Северина Дюваля в одном из ресторанов Парижа и пытался сначала просто поговорить с ним, а потом перешел к угрозам. Как я понял, речь шла о вас и вашей безопасности. Мсье Дюваль ответил резко, ваш отец не стерпел и буквально выволок собеседника из ресторана на улицу, где не поскупился на точный и крепкий удар кулаком в лицо.

Я похолодела, представив, что мог сделать с моим отцом Северин Дюваль. Если бы он мог, то сила, живущая в нем, уничтожила бы противника на месте. Но так как место было все-таки общественным, Дювалю пришлось держать себя в руках. Представляю, в какую ярость он пришел и чего стоило ему это самое спокойствие. Я вздохнула и помотала головой – и понимая, и осуждая отца. Не стоило ему лезть в это дело. Дюваль ему не по зубам, как ни горько это признавать.