– Слушай, у меня пара. Но как-то это непонятно.

– Это? – Он коснулся ее руки.

– Это?

Она отпрянула и с минуту смотрела в сторону.

– Она думает, ты трахаешься на стороне.

Он промолчал.

– Это правда?

– Разумеется, нет! – Он помотал головой, словно был глубоко оскорблен. – Кэтрин – любовь всей моей жизни, – сказал он и, глядя, как она поморщилась, добавил: – С чего бы вдруг?

Джастин была явно обижена. Она встала и собрала вещи.

– Не знаю, Джордж, не знаю.

Наутро, когда он стоял перед зеркалом и повязывал галстук, Кэтрин предложила обратиться к семейному консультанту.

– Мы явно не ладим, – сказала она. – Может, это поможет. Джастин считает, что да.

– Я не собираюсь обсуждать с чужим человеком проблему, которой к тому же еще и нет. – Он подошел и обнял ее. – У нас все хорошо, Кэтрин. Нам просто нужно проводить больше времени вместе.

Она стояла и хмурилась.

– Я тебя почти не вижу в последнее время, Джордж.

– Ну, я же говорю. Слушай, если сможешь договориться с Коулом, я бы сводил тебя на свидание сегодня вечером.

Они отправились в «Синюю тарелку», оживленное кафе, известное домашней американской кухней: мясо, макароны с сыром, жаркое, тунец. Не то чтобы идеально для свидания, но ей понравилось. Она заказала форель – самое диетическое, что нашлось в меню, и сдвинула миндаль на край тарелки. Пользуясь ножом как скальпелем, она очистила рыбу от костей раздражающе точными движениями. Он ел болоньезе и думал, что презирает ее.

«Как исправить то, что уже не исправить? – спросил он себя, а потом ответил просто. – Я уйду от нее».

Он успокаивающе улыбнулся и сжал ее руку.

– Отличное место.

После ужина они прогулялись по городу. Когда они проходили мимо окна заведения Блейка, он заметил сияющее зло волос Уиллис. Она стояла у барной стойки с Эдди Хейлом, и этот сукин сын держал ее за задницу.

– Джордж? – Кэтрин пристально смотрела на него.

– Давай выпьем.

– Сейчас?

– Почему бы и нет. – Он взял ее за руку. – Пойдем, будет весело.

Они протолкнулись сквозь толпу на другой конец бара, откуда он мог незаметно наблюдать за Уиллис. Это было популярное в городе место, и он порадовался, что нет никого из колледжа. Через плечо жены и в промежутки между телами он смотрел на любовницу и того мальчишку. У Эдди были друзья и знакомые, и они рассказывали анекдоты, так что смех отражался от жестяного потолка. Пока жена попивала спритц, он проглотил две рюмки водки, а когда поднял голову, Уиллис исчезла. Ее бойфренд все еще стоял у бара.

– Нужно отлить, – сказал он жене. – Постарайся не дать никому подцепить тебя. – Она засмеялась, и он, чувствуя себя великодушным, направился в дальний конец бара. Уиллис ждала у дверей женского туалета, спиной к нему, и когда кабинка освободилась, он вошел за ней и запер дверь.

– Что ты делаешь? Пусти, а то закричу!

Но он прижал ее к кафелю на стене, стянул с нее трусики и наполнил ее, посадив на раковину, а она укусила его за руку.

– Ты больной, – сказала она. – Между нами все кончено.

Он так и оставил ее поправлять макияж перед зеркалом.

– Что ты так долго? – спросила жена.

– Очередь была. Нам пора.

Он допил и бросил несколько банкнот на барную стойку. Увидел, как Уиллис пробирается обратно к своему мальчику, но выражение ее лица в полумраке было не разобрать. «Это последний раз», – подумал он.

На улице так ярко освещенного и пустого города он притянул к себе Кэтрин и мысленно похвалил ее за чистоту и стыдливость.

3

Она в итоге довольно сильно набралась и вернулась к Эдди. Ее тошнило, он помог ей и уложил на диван. Наутро она проснулась, ее знобило. У стола сидел его дядя, пил кофе и читал газету.

– Я подруга Эдди.

Он кивнул.

– Кофе будешь?

– Ага. Конечно.

– Выглядишь так, будто он тебе необходим.

Он был в старой спецовке. Жетоны на шее. Браслеты с надписью «военнопленный» на обоих запястьях. Такие глаза бывают у человека только в одном случае. Похоже, когда-то он был хорош собой, подумала она. Уиллис подождала, пока он добредет до стола и нальет ей кофе. Дрожащей рукой он поставил перед ней чашку, и она поблагодарила его.

– Тяжелая ночка?

Она кивнула.

– Попей.

Кофе был густой и горький. Ей стало еще хуже, но она допила его.

– Ты та девушка, – сказал он.

– Та – это какая?

– Скажем так, я кое-что слышал.

И тут спустился Эдди в трусах и майке. Он поцеловал ее в лоб и присвистнул.

– Вернусь попозже глянуть, как ты.

Она кивнула. Ей хотелось плакать. Она хотела к маме.

– Эдди, – сказала она, когда он уже выходил. Она хотела ему рассказать, но, когда он обернулся и посмотрел на нее голубыми, как небо, глазами, передумала и просто сказала: – Я скоро уеду.

Он кивнул.

– Знаю.

– Скоро, – повторила она.

– Да, скоро.

В комнатке было холодно. Она смотрела на белый квадрат ослепительного света. Думала, не податься ли автостопом на запад. Важно было уехать, подальше от Джорджа. Неважно, куда именно.

Дома отец говорил о своих клиентах, особенно об убийцах. По большей части он считал их невиновными. Он говорил, что иначе и не взялся бы за дело, но иногда бывало иначе. Нельзя втягиваться эмоционально, говорил он ей. Доходило до сговора с присяжными. С теми, кто поумнее и могут перетянуть на свою сторону остальных. Такие всегда находились.

Она несколько раз бывала с ним в суде. Смотрела, как присяжные смотрят на него. Они не хотели проникаться к нему симпатией, но устоять не могли. Они видели в ее отце те же слабости, которые знали за собой. Как он двигался словно тяжелое вымирающее животное – вроде водяного буйвола, горбатый, раздавленный жизнью и ее многочисленными несправедливостями. Лысеющий, с пятнами на коже, грузный, разведенный, отвратительный, отец находил утешение в излишествах. Такой уж он был. И его любили за это.

Заходил судья, все вставали. Хлопали откидные кресла, словно проносились галопом лошади. Настоящее шоу. Они старались не смотреть на защитника, думая – интересно, это его собственный костюм или из милости отдали? Обвиняемый, обыкновенный и ужасный, как лучший наркотик. И прокурор, в своем репертуаре, озвучивающий доказательства, напоминания об угрозе. Умасливающий судьбу изуродованными мертвецами, кровавыми простынями, орудиями пытки, какие можно найти в доме, нелестными портретами подружек и жен.

Когда наступала его очередь, ее отец неторопливо поднимался из-за стола, будто священнодействуя. Будто знал что-то, чего не знали они, и был