Шрифт:
Закладка:
Уже во вторник я читал ознакомительную лекцию на факультете радиотехники и кибернетики в МФТИ по операционным компьютерным системам. Как кто? Да, как простой сотрудник одного засекреченного НИИ. Я надел тяжёлые светозащищённые очки, прилизал свои космы и вполне себе сошёл за советского научного работника.
В пятницу я с Казанского вокзала выехал в город Медногорск, где в Оренбургском доме отдыха нашёл мать автора «моих» песен Сергея Кузнецова Валентину Алексеевну. Она работала директором этого вполне себе симпатичного учреждения. Сергею было сейчас четырнадцать лет. Он работал киномехаником в этом же доме отдыха и почти не учился в школе. Очень сильно отстал по болезни, едва не остался на второй год в шестом классе и учёбу в седьмом почти забросил. А я уже второй час убеждал Валентину Андреевну отдать Сергея мне.
— Да как так, Евгений Семёнович? Какая Серёже Москва? Ему школу закончить надо. Хотя бы восемь классов. И почему Серёжа? Свет на нём клином сошёлся?
— Один отдыхающий, имеющий, между прочим, консерваторское образование, рассказывал, как музицирует ваш сын на вашем рояле, что стоит в зрительном зале за кулисами. У него талант, сказал этот человек, а мы ищем таланты. У нас в Москве новая волна. Образовали музыкальный кружок при МГУ Ломоносова, где собирают музыкально одарённых детей и готовят из них профессиональных артистов.
— При чём тут МГУ Ломоносова? — в очередной раз удивилась Валентина Алексеевна моему очередному повторению моей «легенды». — Где МГУ и где музыка?
— Там есть целый театр, вот на его базе и существует эта студия.
— Ну, не знаю. А где он будет жить?
— В общежитии, — уверенно сообщил я. — Он ведь у вас ещё и сам песни сочиняет. Хорошие песни, говорят.
— Нет, не отдам я сына в чужие руки. Один он у меня. И школу ему надо закончить.
— Не закончит он школу здесь. Некому здесь за ним следить, — наседал я. — А там, под присмотром хорошего педагога и под предлогом получения музыкального образования, ваш сын, глядишь и получит и общее среднее образование, и музыкальное.
Я устало посмотрел на мать известнейшего в моём времени автора песен. Мне хотелось как-то компенсировать ему моё воровство. Ведь кроме песен у этого человека и не было ничего в жизни. А обворовывая его, я фактически лишал его жизни. Правда, он всё равно тогда самостоятельно закончит экстерном музыкальную школу, поступит в музыкальное училище, бросит его, уёдёт служить в армию, там создаст музыкальный ансамбль, поступит работать в детский интернат и снова, встретившись с Шатуновым, создаст свой «Ласковцый май», на который у него ещё найдутся песни, которые он когда-то писал Андрею Разину.
Правда Сергей Кузнецов жалел потом, что создал этот проект, но судя по всему, изменить историю с «Ласковым маем» я не в состоянии. Печальная вышла история, прямо скажем. В конце концов писать он свои песни начнёт только через пять лет. Может, наоборот, «мои» песни подтолкнут его к творчеству? Так думал я, сидя в поезде «Медногорск — Москва», грустно глядя в окно на мелькающие мимо полосатые чёрно-белые столбики. А ещё я подумал, что не нужен мне чей-то «Ласковый Май» и знаете почему? Да потому, что мне, пока я больше суток (в один конец) ехал на поезде, предлагали купить спетые мной в семьдесят третьем году песни раз пять или шесть. И не только на бобинах, но и на кассетах. Да-а-а… И чем я хотел кого-то удивить?
— О, кстати! — встрепенулся я от дрёмы, навеваемой перестуком вагонных коолёс. — Вагонные споры! Кого ты хотел удивить⁈ Вот кого я бы с удовольствием удивил и лишил радости творчества! Так и что мне мешает? — спросил я себя, улыбнулся и спокойно уснул под звучащие в голове слова песни и перестук барабанов:
— «Вагонные споры — последнее дело, когда уже нечего пить»[1].
* * *Пока меня не было ребята от репетиций не отдыхали, а репетировали дома, и я с удовольствием принял у них по приезду экзамены.
Мишаня Кравец со Славой Орловым, ударником Димой Барановым и клавишником Виталей Чаусовым со своим заданием справились на отлично. Все русские песни, отданные им мной, они выучили и, в принципе, могли, нормально, а не так как на танцах, поддержать меня на рок-фестивале в «Черноголовке». За Славу Арбузова я, почему-то, совсем не боялся. Тот, и вправду, играл любую тему с листа. Хоть Баха, хоть, Моцарта, а хоть «Назарет».
Да-да, братцы, послушав этих ребят, я решился на выступление среди мэтров советского рока на фестивале в «Черноголовке». В конце концов сегодня было только тринадцатое ноября, а мероприятие начиналось двадцать пятого ноября. Так что у нас были в запасе ещё почти две недели.
Первый состав учил репертуар «Ласкового мая» и тоже преуспел. Я послушал их, морщась своим мыслям, но ребята напряглись.
— Тут вот какое дело, ребята, — начал я. — Немного прокачав ситуацию с этими песнями, мне стало понятно, что соваться на большую эстраду с ними не комильфо. Заюзанные эти песни.
— Какие-какие? — озадачился Попков.
— Использованные — значит. На танцах играть их нормально, а вот выступать с ними на сцене — зазорно. Их уже поют на танцах на всех площадках Москвы и не только, скажу я вам, Москвы. Они меня в поезде достали в конец, честно говоря. Так что, «нихт цишен», — не стреляем. Будем жарить иностранщину. Пусть Мишаня со Славочкой жарят русский рок, а мы с вами будем зарить зарубежную музыку. Готовы?
— Готовы! — разлыбились музыканты. — Мы и хотели, когда думали, что ты нами будешь руководить, а тут — на русском петь. Не комильфо, как ты говоришь.
— Вот и хорошо! И даже отлично! Причём иностранщину играть
