молодёжь. А мне отчего-то стало так грустно, что захотелось плакать. Крутился-крутился я как белка в колесе, о оказалось, что никому не нужна моя инициатива. Даже с микроэлектроникой я погорячился.

— Не может сейчас СССР показать наличие передовых технологий, — сказал вчера мне на прощание генерал. — Наличие процессоров и аппаратуры, показать может. А самих технологий и производств — нет. Не укладывается это в концепцию СССР как сырьевого придатка. Может быть лет через двадцать, тридцать…

Сейчас мне стало понятно, что и с музыкальной «темой», я цекашным старцам кажусь смешной обезьяной, которая решила поучить человека жить. Нахер им не нужна эта музыка. И не боятся они никакой музыки бунта, как называли рок-н-рол на западе. А не боятся потому, что их дети и внуки слушают и играют эту музыку. Чего её боятся? Или как можно это запретить, если твоё дитятко, просит?

Я понял, что условия «не пущать» создаются умышленно, чтобы было кого и за что привлекать к ответственности и к сотрудничеству. Кого и как вербовать, если все законопослушны? А так, разрешили карате, а потом запретили. Оп-па, на! Вот тебе и улов! Среди Рок-музыкантов гэбэшники навербуют стукачей. Градский Саша мне сам рассказывал сколько раз он давал подписку стучать. И сколько его друзей не стесняясь о том же рассказывали. Прикалывались даже. Хвастались. А тут я такой появился с инициативой сделать мир лучше. Чтобы жить стало лучше и веселее. Да-а-а…

— Что с вами, Пьер? — спросила одна из девушек, что прибыли на сэйшн скорее всего по мою душу. Или скорее по моё тело. Или за всем сразу. Их было аж четверо. Другие явно были «чьи-то», а эти пришли с подругами у которых были парни, а теперь все четверо кучковались вместе. Это смотрелось бы забавно, если бы мне не было так мерзопакостно на душе.

— Вы чем-то расстроены? Почему? У вас вчера такое успешное было выступление. Вы так здорово пели и играли. Я никогда такого не видела и не слышала. Хотя я люблю Битлз. У меня есть на магнитофоне все их песни. Но вы пели даже лучше Джона Леннона и Пола Маккартни. И играли намного интереснее. У них нет такой импровизации, какую исполняли вчера вы. Я тоже заканчивала музыкальную школу по классу скрипки. Возьмёте меня к себе в ансамбль.

Девушка выпалила домашнюю заготовку, покраснела и замолчала, потому что молчал я. Чёрт, я забыл, что девушки, тоже учатся музыке А с девушками я работать не намеревался.

— Чёрт! — выругался я мысленно, не уж-то и другие девушки — тоже музыканши? Тогда они точно пришли по мою душу.

— Подустал я что-то, — улыбнувшись, сказал я. — Трудная неделя выдалась. Как приехал в Москву, так и закрутилось.

— А вы правда — француз?

— Правда. Не похож?

Девушка покрутила головой.

— Вы по-русски говорите, лучше меня.

— А вы, что, не русская? — удивился я.

— Я грузинка.

— О, как! — вырвалось у меня. — Скрипачка?

Девушка кивнула.

— Понятно. Что-то совсем не хочется о работе говорить, — поморщился я. — Давайте завтра?

— Всё трезво обсудим? — спросила девушка, напомнив мне мое вчерашнее выражение, прозвучавшее со сцены. — А сегодня не трезво что будем обсуждать?

— Всё трезво обсудим? — спросила девушка, напомнив мне мое вчерашнее выражение, прозвучавшее со сцены и добавила чуть прищурившись. — А сегодня не трезво что будем обсуждать?

Я посмотрел на «грузинку» с усталой улыбкой, но ответить не успел.

— А меня зовут Рита, — сказала другая девушка шагнувшая к нам. — Я тоже не русская. Из Прибалтики. Латышка. Я из Лиепае. И тоже пою. Не поступила после школы целый год работала в варьете. Сначала танцовщицей, а потом певицей. Пела песни Эллы Фицжеральд.

— Фицджеральд? Так у неё же в некоторых песнях три октавы. Или ты такие не пела?

— Пела! — горделиво выпятив грудь третьего размера. — У меня тоже три октавы. Я ещё в школе училась в консерватории. Хочешь спою?

Я едва сдержался чтобы не поморщится, а потом решил похулиганить, тем более, что на поляну мы уже пришли.

— «Чик ту чик» знаешь? — спросил я.

— Знаю.

— Славик, а ну ка дай гитару, — попросил я гитариста из второго состава.

— Только я начну, а ты поддержишь, ок?

Рита кивнула и как-то сразу подобралась. Я заиграл на гитаре главную тему и запел низким басом:

— На небесах, я на небесах. И мое сердце бьется так, что я едва могу говорить. И у меня так бьется сердце, что я едва могу говорить. И, кажется, я нахожу счастье, которое ищу. Кажется, я обретаю счастье, которое столько ищу, когда мы вместе танцуем щека к щеке. Когда мы танцуем вместе, щека к щеке.[1]

Потом вступила Рита:

— Да, рай, я на небесах. Да, на небесах, я на небесах, и заботы, что окружали меня всю неделю, меня волнует, что окружают меня всю неделю. Кажется, они исчезают, как полоса везения игрока. Словно исчезают, как удачная полоса у игрока, когда мы вместе танцуем щека к щеке, когда мы танцуем вместе, щека к щеке.

— Хорошо получилось! — сказал я по завершении.

Собравшиеся пооплодировали вяло. Все были заняты приготовлением «хлеба насущного» и были не в кондиции, чтобы петь, а в кондиции, чтобы пить. Уже разливалась по разной таре разная жидкость и я разложил свой шезлонг, отдав, гитару Рите. Вернее она её сама у меня взяла, когда я не знал, куда её деть, желая заняться шезлонгом.

А Рита, оказывается, ещё и на гитаре могла, что и продемонстрировала, продолжив музицировать и репертуар знаменитейшей джазовой певицы. Джаз в её исполнении не мешал. Тянучие мелодии она пела тихо, ритмично. Однако после «Самэтайм» Славик гитару у Риты забрал и заиграл «Улочки московские». Многие начали подпевать и закусывать, так как всё-таки по первой рюмашке мы уже выпили.

Мы сразу договорились,