– И почему ты уехал? – невыразительно поинтересовался Эш. – Из хорошего дома в центре неплохого туристического городка, притом покрупнее, чем Мулен?

– Я много где был, пока не приехал в Мулен. И в Динэ жил, и в Ландэне, и в Манчестере… потом понял, что в больших городах мне не особо нравится. Может, потому, что вырос в небольшом. Но в этом доме я жить не могу. – Наконец справившись с нижним замком, Питер дёрнул дверь на себя и, шагнув в прихожую, открыл щиток сигнализации возле входа. – Лайза знает почему.

Я промолчала, слушая, как пищат кнопки, на которых Питер набирал код, отключающий охранную систему.

Хорошо, что сейчас Эша слишком волнуют наш провал и мой самоубийственный план, чтобы он лез в расспросы.

Когда Питер закрыл щиток и включил свет, серые стены окрасила голографическая сирень. В узком коридоре жужжал робот-пылесос, объясняя девственную чистоту паркетного пола, обычно плохо совместимую с брошенными домами. Раздав каждому тапочки, гостеприимный хозяин проводил нас в гостиную и, сдёрнув белые чехлы с кушетки напротив камина и шкафа в углу, достал из последнего чистый стакан и бутылку виски.

– Полагаю, ты не откажешься, – сказал он, наполнив стакан почти до краёв, прежде чем протянуть его Рок.

Баньши, хранившая молчание с тех пор, как мы вернулись в мобиль из дома Латои, посмотрела, как свет люстры бьётся в ряби, расходившейся по янтарной поверхности напитка.

– Грёбаный ты эмпат, – пробормотала она, прежде чем принять подношение. Поднеся стакан к губам, опустошила его залпом, словно в прозрачном стекле было не спиртное, а сок. – Вообще виски – не самый мой любимый напиток, но сейчас я бы выпила всё, что горит.

– У меня тут остался небольшой бар. Подарки от друзей, которые я не успел употребить. Полагаю, позже найдём что-нибудь тебе по вкусу. – Приподняв полупустую бутыль, Питер вопросительно взглянул на меня. – Больше никто не претендует?

– Предпочту оставаться в трезвом уме и твёрдой памяти, – сказала я, – как бы ни хотелось иного.

– Возможно, компенсируем это позже, – загадочно обронил Питер, прежде чем вернуть виски в шкаф. – Располагайтесь. Я дойду до супермаркета, разживусь припасами для ужина.

Не дожидаясь, пока за ним захлопнется входная дверь, я принялась стаскивать чехлы с остальной мебели, возвращая комнате жилой вид. Гобеленовая ткань белыми призрачными одеяниями закрывала всё, кроме камина, на полке которого собрался приличный слой пыли.

– Лайз, – произнёс Эш негромко, пока Рок молча наблюдала за моими действиями с кушетки, – ты уверена?..

– Да. Уверена, – отрезала я. – Другого выхода всё равно нет. Ты знаешь.

– Есть. Мы уже достаточно гонялись за миражами. Теперь можно просто…

– Сдаться? – Я яростно чихнула, когда на моё лицо осела пыль с очередного чехла, зашвырнутого в угол. – Ни за что.

К моменту, когда Питер вернулся с парой больших картонных пакетов, я могла с уверенностью утверждать, что его семейное гнездо обставили со вкусом. Во всяком случае, гостиную отделали в изящном стиле восемнадцатого-девятнадцатого веков: много резьбы по дереву и изысканных завитушек, пастельные тона и голографические обои, имитирующие винтажный шёлк.

– Что я вам обещал по поводу ресторана? – возвестил Питер преувеличенно весело.

– Полагаю, ты не забыл, что мы не можем позволить себе просто прийти в людное место и сесть за столик, – сказала я.

– Нет. Зато ресторан может прийти к нам. – Он кивком указал на пакеты. – Что предпочтёте на гарнир: спаржу или картофельное пюре?

– Ты что, собираешься готовить?..

– Только не говори, что к семнадцати годам ты успела разувериться в существовании подобных чудес. Ты всё-таки не христианка, а готовящий мужчина – не Санта-Клаус.

За усмешкой я различила ту же сумрачную боль, что омрачала его лицо всю недолгую дорогу от дома Латои. И прекрасно знала её причину.

– Пюре, – произнесла я: раз уж Эш и Рок молчали, я взяла на себя смелость решить за всех.

– Он ещё и готовит, – констатировала Рок, когда Питер удалился в коридор – видимо, по направлению к кухне. Достала из сумочки знакомую сигарету. – Тащи его к алтарю, Лайза, пока не убежал. А то даже странно, почему такое сокровище до сих пор не окольцевали.

Эш прошёл к выходу из комнаты с каменным лицом христианского священника, которого исповедь вынуждает бесстрастно слушать признание в совращении малолетних, – и хлопок, с каким брат закрыл за собой дверь, сотряс дом до основания.

– Видимо, прав отец, – сказала баньши прежде, чем я успела прокомментировать случившееся. – Журналист из меня никудышный. Может, коронер получится лучше.

– В смысле «никудышный»?! – Я нависла над кушеткой, надеясь, что в моих словах прозвенело достаточно возмущения. – Рок, ты нашла Ликориса. Не стража – ты. То, что он был мёртв к моменту, когда мы пришли, уже частности.

– Но я не помогла тебе.

Голос её звучал так глухо, так безнадёжно, что даже если б я хотела на неё сердиться, то сейчас не могла бы. А я и не хотела.

То, что Рок здесь, что несколько дней назад не прошла мимо одинокой потерянной меня, что помогла мне стать далеко не такой одинокой и далеко не такой потерянной – это было куда важнее времени, которое мы потратили на проверку теорий, не оправдавших себя. Тем более что я и сама была так рада за них ухватиться.

– Я большая девочка и сама себе помогу. А ты помогаешь мне уже тем, что отправилась со мной. Без вас с Питером… Не знаю, что бы я без вас делала.

– Лучше бы ты, большая девочка, сделала с Питером то, на что вы оба с первого дня напрашиваетесь, – криво усмехнулась Рок, наконец поднимая голову, чтобы поднести сигарету к губам. – А то иногда хочется столкнуть вас лбами и крикнуть: «Да целуйтесь же уже».

Непривычный блеск в глазах подсказывал мне, что виски, да к тому же на голодный желудок, успело ударить ей в голову. Впрочем, то, что баньши пьянеют даже легче обычных смертных, я выяснила ещё во времена учебных будней: мои однокурсницы Хелен и Джилл, отмечая в баре очередную сданную сессию, после пары пинт «Гиннесса» разве что на столах не танцевали. Сама я этого не видела, но Гвен рассказывала.

– Мы с Питером как-нибудь сами разберёмся.

– Вижу я, как вы разбираетесь.

– Мне не до этого, Рок. Вообще.

– Почему?

– В смысле «почему»? Нам грозит опасность. Мы можем умереть в любой момент.

– Ты напоминаешь об этом мне? – Рок затянулась, чтобы выдохнуть следующие слова вместе с вишнёвым дымом: – В детстве я любила дышать на зеркала. Рисовать человечков на запотевшем стекле. Меня огорчало, что долго они не живут и исчезают, как только растает дымка, но мне казалось, что прожить несколько секунд лучше, чем не рождаться и не жить вовсе. Позже я поняла, что все мы – человечки на зеркале. Рождаемся и живём, пока не растает дымка наших тел. Секунды в масштабах вселенной. Недолговечные и хрупкие, как стекляшки или снежинки на руке. Наше существование – вечный эскапизм: итог всегда один и неизменен, и всё, что мы можем, – не думать об этом, чтобы брать максимум от бесценных дней, нам отпущенных. Любой согласится, что неизлечимо больным лучше коротать последние дни в смехе, беззаботности и любви, а не в безрадостных мыслях о скором конце. Каждый человек рождается неизлечимо больным – смертностью. Умереть можно посреди самой размеренной жизни, где всё кажется расписанным на годы вперёд. Настоящее – всё, что у нас есть. Всегда. – Баньши коснулась сигаретой краешка губ, и белёсые дымные завитки на секунды обрамили её лицо туманной рамкой. – Наверное, потому Великая Госпожа и запрещает нам рассказывать другим об отмеренном им сроке… Её можно понять, хотя с её стороны это довольно жестокая шутка: дать нам подобный дар, сделав так, чтобы мы были бессильны на что-либо повлиять. Впрочем, последнее, что можно сказать про богов, так это что они добры. Милостивы порой, щедры, но только не добры.