Шрифт:
Закладка:
– Мы не только губы красим, мы еще и глазы мажем!
И тут в зал свежим яростным вихрем врываетесь вы: господин Труха, пан Весельчак, герр Крыса, сэр Черепанов, великолепный Дэн, чудаковатый Энди и Алиска-редиска – прошу любить и жаловать. И все сразу начинают вас любить и жаловать. Все, вплоть до портретов партийных бонз на стенах и корявых музыкантов на сцене. А как иначе, если вы танцуете как боги, полны вселенской энергии, окрыляющей окружающих в районе километра от вас. Все вокруг поет и пляшет. Все кружится и летит. Все вокруг теперь только ваше. Вы оккупировали этот темный зал. И он с радостью отдался вам на поругание.
– Хай, пипл!
Это Юра, вокалист «Патриархальной Выставки», закончив песню, обращается в зал к новоприбывшим. К вам конкретно обращается.
– А теперь песня специально для свободного племени, посетившего наш концерт. Танцуем пого!
И музыканты «Патриархальной Выставки» приободрившись – исключительно благодаря вам – начинают наяривать быстрый рок-н-ролл. И вы танцуете, как бешеные, танцуете, кто во что горазд. Вас никто никогда этому не учил. Что-то вы видели в фильмах – в советских комедиях, например, высмеивающих «их нравы» (ну, все это – «а сейчас давим окурок левой ногой»). Что-то вам подсказывает ваша дикая природа и музыка. Ритм сам выкидывает ваши коленца. Дэн, Весельчак и Крыса скачут, как длинноногие обдолбанные кенгуру, думая, что отплясывают пого, остальные танцуют что-то типа твиста с буги-вуги. Весь народ в зале смотрит только на вас. Вы сейчас короли танцпола, жрецы рок-н-ролла. Устроили тут, понимаешь, неистовые полуполовецкие-полупанковские пляски на фоне портретов партийных маразматиков. Это восемьдесят четвертый год, чувак! Твой восемьдесят четвертый.
Глава 46. Прощание славянки
Похоже, сейшен давно закончился, Энди. Но ты совершенно не помнишь, как вас занесло в этот узкий зловещий двор-колодец с помойкой у тупиковой арки, заложенной кирпичами. Вернее будет сказать так: вроде бы ты только что еще яростно прыгал под воющую гитару, а сию секунду обнаружил себя стоящим во дворе. С этими белыми ночами свихнуться можно. Со временем ничего не понятно. Но судя по полной луне и звездам на белесом небе над тобой – уже поздно. Вы стоите полукругом, смотрите на небо и культурно писаете на помойку. А за вашими сутулыми мощными спинами присела пописать Алиска. Похоже это на какую-то зловещую темную церемонию. Все молчат. Устали, наверное. Облегчившись, все, кроме вас с Дэном (какие вы все-таки отважные) убирают в рюкзаки свои сережки, значки, цепи, очки и прочие атрибуты отпетых негодяев и бездельников. Культурная программа на сегодня выполнена и подошла к концу. Или к концам. Попробуй пойми, к чему она подошла – она же такая культурная. А вы все так же молча, не размениваясь на лишние слова, выходите из обоссанного двора в следующий колодец, чуть побольше, а из него – в следующий, еще больше (похоже, что тут подрабатывал архитектором Эшер), и так, пока не выходите на главную артерию центра – Невский проспект. В двух шагах от кинотеатра «Художественный» и «Маяка». Значит, пришла пора прощаться. По-вашему, по-битнически, оглашая рыком тихий пустой проспект. Алиска-зараза все-таки умудряется еще раз тебя поцеловать и победно демонически хохочет, быстренько прячась за Трухой. Смешная и совершенно сумасшедшая. Как и все вы здесь. Если честно, ты не терял бдительность, а с удовольствием дал ей себя поцеловать, чтобы снова ощутить внутри рта ее прохладный мятный язык. Но признаваться в этом самому себе ты категорически отказываешься. Дэн удивленно и даже обиженно смотрит на Алиску. Ее выбор ему совершенно непонятен.
– Все, чувачки. Мы погнали, – устало говорит Весельчак. – Адрес твой у меня записан, Энди. Завтра в двенадцать я на репе. Как штык.
– Лучше в одиннадцать, – кривится Дэн. – Мне в три часа уже в луна-парк выдвигаться. Первый рабочий день и все такое.
Весельчак по-дружески хлопает его по плечу.
– Не стремайся. Все успеем.
Глава 47. Ехали в трамвае два голубка
В пустом залитом ярким желтым светом трамвае, сидя рядом, спят два усталых чувачка. Милая трогательная парочка. Дэн положил тебе голову на плечо и тихо посапывает. Твоя голова откинута назад – челка свесилась на затылок. Из-за неудобной позы ты неприятно болезненно храпишь, почти хрюкаешь, чувак. Трамваю твой храп уже давно надоел. Он взбрыкивает старым вагоном, встряхивает вас. Вы вздрагиваете и просыпаетесь. Дэн испуганно сдергивает голову с твоего плеча в надежде, что никто (и ты в том числе) ничего не видел. Смотрит в окно.
– О, Славу проехали. Вовремя нас тряхануло.
Ты потягиваешься – к разбитому носу прибавилась свернутая шея. Тоже смотришь в окно. С двух сторон пустыри. Справа, за общежитием для малолетних преступников с психическими отклонениями, спряталась недозасыпанная речка, слева заброшенные карьеры со свалками, по которым бродят маньяки, и новостройки с желтыми кранами-жирафами. Здравствуй, Купчино родное, здравствуй, русская земля!
– Слушай, че-то я не понял, а куда наш Тихоня подевался? – вдруг вспоминаешь ты про пропащего басиста.
– Да наверное с Нинкой где-то зависает. Совсем у него крышак от счастья отъехал. Сча позвоню ему. Обрадую про завтра, – говорит Дэн, направляясь к выходу.
Глава 48. Идиотская
В квартиру ты заходишь под возмущенный лай Кузи. Приседаешь, гладишь напрыгивающего на тебя пса, не перестающего лаять и умудряющегося при этом лизать тебя в лицо горячим мокрым языком. Некстати вспоминаешь про Алиску. А надо бы про Объект. Ты же ей так песню и не написал…
– Ой, Кузявочка, бедолага! Голодный, невыгулянный. Натерпелся! Хозяин – идиот у тебя! Идиот!
Идиот – вот же отличное название для песни! Ты включаешь свет и видишь в коридоре блестящую лужицу и аккуратную кучку.
– Кузя! А ты не так долго и терпел. Наказал меня. – Песик продолжает скакать. К лаю прибавляются надрывные подвывания. – Ладно, пошли гулять, собака голливудская. Мама с папой звонили? Конечно, звонили. Ну, пошли, пошли.
Через двадцать минут ты, ссутулясь крючком, сидишь в своей
