излишне суматошны и обременительны. Гвидо встречался с командирами пехотных соединений, присланных к нему предводителями, долго и нудно объяснял каждому из них его место и время прибытия, еле сдерживая себя при виде надменных взглядов и откровенного непонимания серьезности завтрашнего боя. Только после третьей ночной стражи, обежав палатки своих воинов и проверив еще раз их готовность и все ли у него в порядке, де Монтефельтро позволил себе поспать часок-другой. Но и тут он предупредил дежурного рыцаря, чтобы тот разбудил его к пяти утра на утреннюю молитву.

Мишель суетился не меньше итальянца. Как заботливая мать или курица-наседка он проверял экипировку пикинеров, еще раз повторял им порядок их действий и, в особенности, отхода к палисаду и ближнему холму, упирая на необходимость сохранения строя.

– Только не паникуйте, ребята!.. – Произнес он на ломаном итальянском языке и вгляделся в лица своих воинов. Неровные и переменчивые отблески костров и факелов бросали причудливые блики на их лица, отсвечивали стальными полосками на шлемах, наконечниках копий и щитах, начищенных до блеска и приготовленных к завтрашнему сражению. – Вторая баталия прикроет наш отход, – он хмуро улыбнулся и тихо добавил, – коли, не замешкается…

Пикинеры и сами понимали тревожность момента. Они молча смотрели на своего командира и понимали, что в этот момент среди них зарождается что-то новое, чего раньше не было и в помине. Чувство духовного единения и безграничного доверия друг другу. Ощущение плеча и локтя, стоящих рядом с ними товарищей казалось теперь таким радостным и вселяло такое спокойствие, что каждый из них в своем сердцу придушил змея страха и открыто смотрел в лицо надвигающемуся завтра испытанию.

– Да хранит вас Господь! – Мишель преклонил колено перед строем пикинеров. Это был неслыханный поступок – командир никогда еще не кланялся своим воинам.

– Да хранит нас всех Господь! Веди нас, синьор Микеле!.. – рявкнули в ответ сотни глоток.

Пикинеры встали на колени перед своим командиром и молча склонили к земле головы.

Мишель едва сдерживал свои эмоции, перехлестывающие через края его души. Он встал и громко крикнул:

– Завтра, на этой Богом благословенной поляне мы войдем в историю!.. – пикинеры поднялись с колен. Русич еще раз оглядел их и произнес. – А теперь, ребятушки, пора немного отдохнуть! Завтра у нас будет веселенький денек!..

Ги де Леви сидел на открытом воздухе возле своей палатки и молча пил вино, наслаждаясь бесконечной красотой звезд. Он старался не думать о завтрашнем днем, отдаваясь целиком и полностью лишь себе, своим воспоминаниям и мыслям, витавшим где-то далеко от этого места. Сердцем и душой он был возле своего родного замка.

Рыцарь отпил вина и улыбнулся, подумав, что именно в этот самый момент его жена, скорее всего, обходит со служанками и караульными рыцарями Данжон и гасит свечи возле кроваток их детишек, после чего идет вниз и, выйдя во двор замка, проверяет ночной караул и охрану ворот.

«Свалил не ее плечи столько забот, – грустно улыбнулся он, – а сам бросил все, взял, да и уехал к черту на кулички. Тяжело ей, наверное, моей сладкой…»

Он услышал громкие шаги, поднял голову и увидел Мишеля и Гвидо, подходивших к его палатке.

– Присаживайтесь, друзья… – он жестом указал на походные раскладные стулья, стоявшие справа и слева от него. – Как у вас?..

– Вроде ничего… – пожал плечами Гвидо. – Малость сомневаюсь в тех, кого завтра пришлют ко мне на усиление, а так, все, слава Господу и святому Микеле, нормально…

Де Леви покачал головой и вопрошающе посмотрел на Ла Рюса. Тот развел руками, мол, и у него все нормально, разлил себе и де Монтефельтро вина, грустно выдохнул и произнес:

– Мои не подкачают… – Мишель залпом выпил вино, поморщился и, вытирая губы рукавом, добавил. – Беспокоюсь только за молодого Кузьму! Он ведь, подлец этакий, может свою дурью башку в такое пекло засунуть, что я право и представить не могу…

– Микеле, ты, право, как отец заговорил! – Засмеялся Гвидо. – Носишься с Козимо, как курица с яйцом, даже смешно становится…

– Жалко мне мальчишку. – Мишель грустно покачал головой в ответ. – Пропадет ведь. Мне он чем-то меня самого в молодости напоминает. Не хочется, чтобы парень – вот так, за здорово живешь, сгинул во цвете лет и не успел порадоваться всем прелестям окружающего мира…

– Эх, ты! Куда загнул! – Засмеялся Ги. – Ты, надеюсь, не собираешься пылинки с него сдувать до старости лет?! Может, ты еще и бабу ему станешь выбирать?!..

– Нет, спасибо, увольте… – буркнул Мишель. – Это уж пускай он сам делает…

– Ладно, друзья мои, – Ги похлопал рыцарей по плечам. – Пора и нам отдохнуть немного. Завтра у нас, клянусь Святым Причастием, будет на редкость интересный и увлекательный денек! Здорово же мы порадуемся его окончанию, коли живыми выйдем из завтрашней мясорубки…

– Это точно… – Мишель встал. – Спокойной ночи, друзья…

– Как пить дать, завтра мы еще выпьем вечерком! – Попытался сострить Гвидо.

– Да-то, Бог… – перекрестился Ги де Леви. Он пристально посмотрел на своих товарищей, пытаясь отыскать в их глазах хоть капельку сомнений или испуга, но воины были сдержанны и их серьезные лица не выражали ничего кроме спокойствия и уверенности в благоприятном исходе завтрашнего сражения. – Гвидо, как тебе пополнение?..

Монтефельтро скривился и, отмахиваясь рукой от витавших возле его лица комаров, ответил:

– Сами стрелки ничего, а вот с их командирами, боюсь, завтра придется изрядно попотеть…

– Снобизм и высокомерие?.. – угадал рыцарь.

– Именно, да еще гордыня такая, что хоть в голос кричи… – Гвидо надул щеки от негодования. – Как дети малые – все думают, что сражение – это так, легкая прогулка! А то, что после завтрашней мясорубки в живых останется, дай Бог, каждый третий, это их ни капли не беспокоит…

– Это, если мы победим… – вставил свое веское словечко Мишель. – У Конрадина пехотинцев почти втрое больше нашего. Они просто завалят нас по самые уши арбалетными болтами. Станем, как ежики колючие…

– А вот уныние, Мишель, смертный грех… – Ги открыл, было, рот, но Монтефельтро опередил его. – С таким настроением, мой русский друг, лучше завтра на битву не выходить.

Мишель согласно кивнул головой и, улыбаясь, ответил:

– Я, так, просто пошутил. Ни грамма не сомневаюсь в нашей победе. Уж если сегодня на совете наши знатные предводители не сразу доперли, чего тогда говорить о Конрадине и его немчуре!..

Ги разлил вино по кубкам, они выпили, наступило неловкое и напряженное молчание. Де Леви похлопал по плечу Ла Рюса и грустно произнес:

– А ведь мы с вами похлопали самый, пожалуй, важный