Шрифт:
Закладка:
Плотный туман раздался, и из него, урча двигателями, показалась немецкая подводная лодка U-355. Ледяная вода сбежала с нее, и на мостике показалось с полдюжины подводников. Капитан-лейтенант Ла Бауме сказал в ту ночь, что это было зрелище не для слабых: очень много людей с грузовых судов уже погибли, а положение большинства из тех, кто оказался на плотах и в шлюпках, было довольно безнадежным. Помощник командира U-355 подошел к одному из плотов и спросил о тоннаже судна, названии и грузе; на все эти вопросы он получил точный ответ. Офицер подводной лодки дал людям на плоту курс на ближайшую землю, в то время как пулеметы субмарины были постоянно наведены на них. Затем на плот передали буханку черного хлеба, обернутого в фольгу, вместе с бутылкой джина и бутылкой рома. Затем плот оттолкнули от борта.
Ситуация теперь была такова: помимо одного или двух плотов только с одним-двумя моряками на каждом, были еще два спасательных плота и одна шлюпка, в которых находились все оставшиеся в живых. У старпома было девять человек, у офицера-радиста – четырнадцать, и еле держалась на поверхности еще залитая водой шлюпка с двадцатью моряками, сидящими почти полностью в воде, включая капитана судна и второго помощника. Об этом рассказывает дневник последнего: «В разгар всех наших бедствий из тумана появилась подводная лодка».
Лодка держалась на дистанции от шлюпки, немецкие офицеры с лодки спросили, кто капитан. Стивенсон уже предупредил свою команду, чтобы на него не указывали, да он и не был похож на капитана в своем потрепанном плаще. Моряки надеялись, что немцы возьмут их на время на борт, чтобы можно было осушить шлюпку; но те были настроены агрессивно. С мостика подлодки громко и язвительно спросили: «Вы ведь не коммунисты. Что же вы воюете на стороне коммунистов?»
Затем U-355 отклонилась в сторону, опасаясь, возможно, что если подойдет слишком близко, то может совсем потопить несчастных. В Нарвик адмиралу Шмундту был отправлен рапорт о победе[103].
«Подводная лодка всплыла на поверхность и подошла к нам, – писал Нидем Форт в своем дневнике, – но только чтобы спросить название судна, и затем отошла, оставив нас в таком положении, хуже которого не придумаешь».
Людям на плоту старпома Гордона немцы дали хлеба и спиртного, но было нечто более важное: они сказали им, что берег находится всего в 3 милях. Тем, кто находился в шлюпке капитана, они, однако, ничего не дали и ничего не сказали. Лишенные каких-либо надежд, оставленные одни в безмолвном тумане, почти все моряки поумирали в течение нескольких часов. В дневнике Форт продолжает:
«Люди в команде начали умирать один за другим: первым – кочегар Хатчинсон, затем парнишка, обслуживавший кают-компанию, далее матрос Кларк, старина Сиббит, прекрасный товарищ, затем 16-летний паренек, обслуживавший каюты, матросы Диксон и Хансен. Все они поумирали в течение нескольких часов, их без церемоний сталкивали в воду, чтобы облегчить шлюпку. Немного позже умерли старший механик, паренек – помощник кока, еще один кочегар; к полуночи скончались старший и второй стюарды, кок, комендор, матрос Джессен. Какая трагедия! И всего в 3 милях от земли. Все уходили одинаково: впадали в сон, мысли начинали блуждать, потом глаза делались стеклянными – и конец. Остается надеяться, что это была не самая тяжелая смерть.
Я чувствовал себя очень плохо, стоя по пояс в воде, пытаясь целый час работать веслом, но постепенно осознавал, что со мной происходит то же, что и с другими: я буквально цепенел от ледяной воды. Потом пробрался в носовую часть, где мы сгрудились все вместе. Лодку крутило, и по всему ее дну из конца в конец перекатывались волны. Вконец замерзшие, мы все прижимались друг к другу, ноги у людей побелели и абсолютно потеряли чувствительность.
Погода в полночь успокоилась, но теперь вдобавок ко всем другим неудобствам у меня началась морская болезнь. Теперь нас оставалось лишь пятеро: капитан Стивенсон, я, матрос Мэй, кочегар Стори, помощник стюарда Спулер».
Позже Нидем Форт свой мрачный рассказ сделал более подробным.
«Джеффри Диксон, который был среди первых, кто ушел из жизни, более чем за час до этого начал сходить с ума, он бессвязно говорил, что у них нет никакой надежды и все они вот-вот умрут. Он сидел до подмышек в воде, через какое-то время начал опускать голову в воду, пытаясь утопиться; другие удерживали его; через некоторое время он, казалось, погрузился в сон, затем постепенно глаза открылись, и по неестественному положению его тела второй помощник понял, что он мертв. Он и еще один моряк аккуратно подняли его над бортом шлюпки и бережно столкнули в море.
Многие из кочегаров попали в шлюпку прямо из котельного отделения и были одеты только в жилеты и рубашки. Они первыми и уходили из жизни.
Сиббит был следующим в этой цепочке. До войны он продавал церковную утварь. Он был хладнокровным, спокойным и собранным, но потерял все надежды на спасение, хотя и сидел-то на самом носу, – не до такой степени был погружен в воду, как все. Он заснул, и в следующий момент я понял, что все кончено.
Спулер, молодой стюард, вызвался сплавать, опоясавшись фалом вокруг пояса, к ближнему плоту, который казался более жизнеспособным, чем шлюпка. Он проплыл только полпути, когда тяжелая мокрая одежда начала тянуть его вниз. По приказу Стивенсона его подтащили назад в шлюпку, едва живого. В результате своей отважной попытки вызволить нас из беды Спулер лишился обеих ног.
По мере того как британские моряки один за одним уходили из жизни и их опускали за борт шлюпки, она поднималась все выше, и когда из нее вычерпали воду, то волны уже перестали захлестывать наше суденышко. К раннему утру там остались только пятеро из двадцати, слишком ослабевшие и разбитые, чтобы всерьез позаботиться о выживании. Но и теперь нечеловеческими усилиями единственного оставшегося в живых кочегара, Джона Стори, люди кое-как установили мачту шлюпки и подняли на ней оранжевый парус. Но, ослабевшие, они не смогли поставить мачту совершенно вертикально, и парус не наполнялся ветром так, чтобы тащить шлюпку вперед. Не
