Шрифт:
Закладка:
Таково решение проблемы павлинизма, предложенное Фельтером (Völter) и детально обоснованное им путем тщательной критики текста посланий. При этом оно основательно подкрепляется также и филологическими или литературными соображениями. Ибо в то время как противоположная точка зрения производит впечатление чуждой и более поздней вставки в первоначальный текст Павловых посланий, — остающееся после вскрытия отчасти лишь слегка замаскированных швов и после удаления всего того, что является несомненным результатом позднейшей переработки посланий, представляет собой, как сказано, единую, стройную, монолитную систему, оспаривать которую у исторического Павла, каким его рисуют Деяния апостольские, у нас нет решительно никаких оснований. То, что только эта — «юридическая» — система может быть приписана историческому Павлу, вытекает уже из того, что находившийся под эллинистическим влиянием мистик Павел был несомненно знаком с апокалипсисом Ездры. Но последний был написан только после разрушения Иерусалима, в 70-м году нашей эры, в то время как послания Павла были составлены, как утверждают, в 50-х годах первого века нашей эры; в частности, Послание к римлянам в 58-м или 59-м году, первое Послание к коринфянам — в 57-м или 58-м году, а второе — в 58-м году.
Павел в Посланиях и в Деяниях апостольских
Если признать принципиальную правильность защищаемой здесь точки зрения, то тем самым решается одна из труднейших загадок, поставленных перед исследователями новым заветом, а именно противоположность между характером апостола, каким он представляется в его посланиях, и личностью Павла, изображенной в Деяниях апостольских.
Ведь общепризнано, что в «Деяниях апостольских» Павел совсем иной, чем в Посланиях. Правда, в начале «Деяний апостольских» Павел выказывает себя фанатиком закона и беспощадным преследователем сторонников Христа, мечет против них гром и молнии и злорадствует по поводу смерти Стефана. Но с момента своего обращения он обнаруживает такую кротость, покорность, терпимость и уступчивость, почти граничащую с малодушием, что мы совершенно не узнаем прежнего Павла. Он, резкий и гордый человек, с готовностью подчиняется решениям остальных членов общины. Тимофея, сына уверовавшей иудейки и отца-грека, он велит обрезать ради иудеев. Мало того, во время своего последнего посещения Иерусалима он принимает даже личное участие в иудейском жертвенном культе, подвергает себя, по утилитарным соображениям, торжественному очищению и, дабы опровергнуть слух, будто он проповедует против закона и храма, демонстративно ведет себя на глазах у народа как послушный закону иудей (Деян. 16, 1 — 3; 18, 21 — 24, 26). Б Деян. 24, 14 он признается правителю Феликсу в том, что по учению своей секты он служит богу отцов своих и верует всему написанному в законе и пророках. В Деян. 28, 17 он пытается привлечь на свою сторону иудеев Рима, торжественно уверяя их, что он не сделал ничего оскорбительного для народа и его исконных обычаев. Между тем в своих посланиях тот же Павел учит, что Христос — конец закона, неоднократно указывает на то, что человек оправдывается не делами закона, а исключительно верою, и пишет послания к римлянам, чтобы доказать, что иудейский закон не только неисполним, но даже служит препятствием к искуплению! «Судя по посланиям, мы имеем перед собой человека, который всецело охвачен мыслию, что только вера может примирить человека с богом, что закон ведет к греху и озлоблению и существует только для того, чтобы делать людей еще более несчастными и более нуждающимися в искуплении. В «Деяниях апостольских» мы видим другого Павла, обрезающего взрослых мужчин, шествующего с локонами назарея и в храме приносящего в жертву козлов и овец».
Однако, и слова Гаусрата справедливы лишь отчасти, ибо, как мы видели, к враждебной закону точке зрения, коренящейся в эллинистической мистике и опирающейся на полнейшее отрицание закона, примешивается вторая, совершенно противоположная ей точка зрения, проникнутая иудейско-юридической теорией оправдания и примирения, и предполагающая, что моисеев закон имеет силу, при чем центр тяжести мессианской искупительной смерти она усматривает в том, что лишь Иисус своей собственной невинной жертвенной смертью и своим вытекающим отсюда примером угодного богу поведения сделал возможным исполнение закона. На родившихся в иудействе она распространяет действие иудейского закона в полном объеме, хотя и в несколько смягченной форме, и только для рожденных в язычестве она ограничивает соблюдение закона рамками нравственного закона. Однако, такой неопределенный и нерешительный подход совершенно не вяжется с поведением Павла, обрисованном в «Деяниях апостольских». Отсюда следует, что учение, которое, по мнению автора Деяний, апостол проповедовал своим слушателям, едва ли сколько-нибудь отличалось от иудейско-юридического толкования Павлова миросозерцания.
Согласно Деян. 9, 20, вскоре после своего обращения Павел стал проповедовать в синагогах «об Иисусе, что он есть сын божий». В Деян. 13,26 сл. он обращается к «детям рода Авраамова», к иудеям, и, ссылаясь на Пс. 2 и 16, 10 утверждает, что обетование, данное отцам, бог исполнил, воскресив Иисуса из мертвых, и тем самым возвестил, что через Иисуса им будет даровано прощение их грехов и что во всем, в чем они не могли быть оправданы законом моисеевым, они будут оправданы верою в Христа (там же 38 и сл.; ср. 17, 31, где Иисус фигурирует как судья вселенной, в смысле выше подробно изложенного воззрения и где сказано, что бог уполномочил его во всем, воскресив его из мертвых). Жителям Листры он проповедует, совместно с Варнавой, основной иудейский догмат об едином боге, который