Использование Советским Союзом газовых ресурсов Галиции в послевоенный период имело одну характерную особенность: благодаря этому СССР превратился в «новорожденного» экспортера газа. Это стало возможным в связи с тем, что несколько газовых ниток, которые были построены в Галиции польскими и немецкими инженерами до и во время войны, продолжали эксплуатироваться Советским Союзом и после присоединения Галиции. В основном эти линии были достаточно короткими и использовались только для собственных нужд региона, однако одна из них протянулась до пограничной территории между советской Украиной и Польшей. Эта линия была введена в эксплуатацию гитлеровскими инженерами в 1943 г. и снабжала газом важный металлургический центр – город Сталёва-Воля, расположенный на расстоянии приблизительно 200 км к западу от газовых месторождений. Начиная с 1944 г. Москва стала называть транспортировку газа по этой линии экспортом. Объемы экспортируемого газа были небольшими, но сам факт поставок имел принципиально важное значение, наглядно показывая, что природный газ вполне можно использовать и вне границ стран-производителей[3].

Хотя в начале 1950-х гг. доля газа в общем объеме производства энергии в СССР была по-прежнему весьма незначительной, ведущие газовики страны (высокие должности в этой области, как правило, занимали мужчины) понимали, что они являются представителями совершенно новой и чрезвычайно важной отрасли топливно-энергетического комплекса, имеющего огромное значение для долгосрочного экономического развития страны и общественного благосостояния. В этом отношении газовая промышленность, несомненно, имела гораздо больше общего с ядерной промышленностью, чем с угольной или нефтяной. Приводилось множество аргументов в защиту превосходства природного газа над другими энергетическими источниками, перечислялись многочисленные преимущества, которые дает его использование. Считалось, что добыча природного газа гораздо менее затратна, чем добыча угля, и что со временем, по мере того как будут происходить технологические прорывы в таких областях, как бурение и прокладка труб, это преимущество будет ощущаться все более отчетливо. Кроме того, природный газ превосходит другие энергетические источники, использующиеся в промышленности, в первую очередь благодаря стабильной температуре горения. Еще одним его преимуществом является тот факт, что, когда производственный процесс происходит с использованием газа, его гораздо легче регулировать. Необходимо также отметить, что поскольку природный газ – это «бездымное топливо, он полностью сгорает и не выделяет загрязняющих атмосферу отходящих газов»[4], то борьба за скорейший переход городской энергосистемы с древесины и угля на природный газ была обусловлена экологическими причинами. Помимо этого защитники природного газа видели широкие перспективы, которые открывало его использование в транспортном секторе.

Советские энтузиасты, верившие в перспективность использования газа, часто цитировали Ленина, которому приписываются слова о том, что природный газ – это топливо будущего. Подобно электричеству, природный газ «сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли и грязи»[5]. В. И. Ленин якобы доказывал, что переход на газовое топливо высвободит огромное количество рабочих, которые ранее трудились на угольных шахтах и занимались транспортировкой твердого угля. На самом деле эта цитата была взята из знаменитой статьи Ленина, в которой он доказывает необходимость масштабной электрификации, а не создание системы природного газа. Однако, подчеркивая тот факт, что до Октябрьской революции природный газ в России практически не использовался, советские газовики могли позиционировать свое топливо как истинно «социалистический» вид энергии. Если электричество, как считалось, представляет собой «наиболее совершенный вид энергии для двигателей, моторов, освещения и ряда технологических процессов, в частности для электроплавки», то «для тепловых целей наиболее совершенной энергией является газ»[6].

Однако Сталин, как правило, на первое место ставил угольную промышленность с ее проверенными технологиями. Тот факт, что он безоговорочно поддержал проекты создания газопроводов Саратов – Москва и Дашава – Киев – Москва, был связан с необходимостью решать проблему дефицита энергоресурсов в военное и послевоенное время и вовсе не означал, что у него было ясное понимание перспектив газового топлива в качестве неотъемлемого компонента всей советской энергетики. Многие должностные лица, имевшие отношение к решению этого вопроса, и в первую очередь руководители угольной промышленности, выражали сомнения по поводу перспективности нового топлива: можно ли будет в стране, которая буквально купалась в огромных газовых ресурсах, наладить экономически эффективную добычу природного газа и его транспортировку на большие расстояния? Нефтяная же промышленность была технологически близка к добыче газа, и благодаря этому сходству Министерство нефтяной промышленности стало активно выступать за ускоренное развитие газовой отрасли.

Неопределенность по поводу будущей судьбы газа сохранялась и в период «междуцарствия» после смерти Сталина в марте 1953 г. Поворотным моментом была весна 1955 г. когда новым политическим лидером СССР уже был Никита Хрущев. Стремясь использовать новый баланс кремлевских сил, министр нефтяной промышленности Николай Байбаков, сменивший на этом посту Седина, приступил к реализации программы, главной целью которой была модернизация советской энергетической системы. В июне 1955 г. газета «Правда» сообщала, что увеличение добычи нефти и газа позволит Советскому Союзу «произвести крайне выгодные изменения в энергетическом балансе страны и перевести ряд топливно-потребляющих секторов народного хозяйства с твердого топлива на более экономичное и эффективное жидкое и газовое топливо». Учитывая, с каким энтузиазмом Хрущев относился к экономическому соревнованию между СССР и США, Байбаков отмечал, что «поставки газа приходятся на долю только 8 % населения в нашей стране, в то время как в США они охватывают 62 % населения». Советскому Союзу нужно было догонять Америку. Хрущев отозвался на эту аргументацию и в результате утвердил выделение значительно большей суммы средств на добычу и транспортировку природного газа. Вскоре после этого он назначил Байбакова главой влиятельной Государственной плановой комиссии – Госплана. При Байбакове в процессе планирования особый акцент стал делаться на нефти и газе как ключевых компонентах советской экономики[7].

Готовность Кремля содействовать развитию газовой промышленности была подтверждена на XX съезде КПСС, состоявшемся в феврале 1956 г. Съезд принял план, в котором предусматривалось увеличение добычи газа в четыре раза – сю млрд кубометров в 1955 г. до 40 млрд кубометров в 1960 г. Съездом была поставлена долгосрочная задача – по образцу ленинской политики электрификации сделать газовое топливо доступным для всей страны. Казалось, красный газ делает решительные шаги для того, чтобы выйти из тени угля и нефти[8].

Рис. 2.1. Алексей Кортунов (1907–1973) Источник: РИА Новости.

Соперничество в период холодной войны

Новые плановые задачи, сформулированные в 1955–1956 гг., стали экстраординарным вызовом для молодой советской газовой промышленности. Считалось необходимым расширить масштабы – физически и организационно – всей связанной с