а за то, что громко разговаривал в классе. У подвергавшихся аресту обыкновенно отбирали фуражки и шинели, а у иных, которые пользовались репутацией удалых, снимали сапоги: тут, как бы иной шалун ни был легок на ногу мудрено было дать тягу.

Министром просвещения тогда был граф Разумовский, а попечителем округа – Сергей Семенович Уваров. В 1816 году отец и мать мои заблагорассудили отдать меня в Театральное училище. Итак, судьба спасла меня от горемычной труженической жизни чиновника и сделала впоследствии актером. Если бы можно было начать снова мою юношескую жизнь, я бы не задумался выбрать то же поприще, по которому прохожу более пятидесяти лет.

В то время, в начале 1816 года, директором Театров был Александр Львович Нарышкин, а вице-директором – князь Тюфякин, который вскоре и заступил его место. Отец мой подал просьбу Нарышкину, и меня вскоре приняли в Театральное училище на казенное содержание. Театральное училище помещалось тогда в казенном доме на Екатерининском канале и выходило другой стороной на Офицерскую улицу, почти рядом с домом Голлидея.

Глава III

Театральная школа того времени не отличалась особенным благоустройством и порядком, да и денежные средства ее были далеко не те, какие она имела впоследствии, но, несмотря на это, почти ежегодно выходили из училища люди талантливые. Казалось бы: отчего же так? Не оттого ли, что тогда было вообще более любви к своему искусству, больше честного труда и соревнования?.. Бывало, когда старый заслуженный артист похвалит воспитанника, тот, конечно, считал это лучшею себе наградою. Да, молодежь того времени была несколько скромнее нынешней. Правда и тогда, как впоследствии, начальство отдавало преимущество балетной части перед другими сценическими занятиями, но нельзя сказать, чтобы тогда при театре всё шло вверх ногами…

Полный комплект воспитывающихся был тогда 120 человек обоего пола. Воспитанницы помещались в 3-м, а воспитанники во 2-м этаже.

Помню я, как матушка благословила меня образом при расставании и отец привел меня, с узелком, в школу; как обступили меня мои сверстники, будущие товарищи, и осыпали расспросами. Пока отец находился у инспектора Рахманова, у меня тотчас же нашлись друзья-скороспелки, которые поглядывали на мой узелок с разными гостинцами. У друзей на этот счет собачье чутье: не даром же и собаку изображают эмблемой дружбы. Но так как время тогда было предобеденное, не мудрено, что будущие мои товарищи были сами голодны, как собаки.

Едва я простился с отцом и он успел выйти на улицу, как меня чуть не на руках понесли в залу. Разумеется, от моего узелка остался один платок, и я должен был раздать весь мой запас будущим друзьям.

Вскоре позвал меня к себе старик Рахманов, погладил меня по голове и дал родительское наставление, чтоб я не шалил, учился хорошенько и прочее. Он был необыкновенной тучности, от которой по временам пыхтел и отдувался[8]. Позвонили к обеду; все построились попарно, и дядька, исправляющий должность гувернера, повел нас к столу наверх, на 3-й этаж, через сени. Тогда воспитанники и воспитанницы обедали вместе, в одной длинной зале.

Лицо нового воспитанника, разумеется, не могло не обратить на себя внимания девиц: они начали перешептываться и кивать на меня, привставали и глядели в ту сторону, где я поместился. Всё это сильно меня конфузило, и я за столом сидел как вареный рак и боялся взглянуть на женскую половину. Рахманов во время обеда всегда ходил вдоль залы, заложа руки за спину. Этот патриархальный обычай того времени – сходиться двум полам за трапезой, конечно, не безгрешен: иным взрослым воспитанникам и воспитанницам было лет около двадцати, стало быть, дело не могло обойтись без нежной обоюдной склонности. Тут, может быть, не одна пара, зевая на предмет своей страстишки, проносила ложку мимо рта и бывала зачастую не в своей тарелке. Передать любовную записочку тут, конечно, был удобный случай… но к чему? На репетициях и в спектаклях воспитывающиеся почти ежедневно сходились и могли лично объясняться, а стало быть, незачем было убыточиться на бумагу. К чести того времени должен сказать, что не помню ни одного случая, который мог бы занести в скандалезную хронику. Видно, чем более строгости, тем чаще бывают и проступки… Увы! и монастырские стены не ограждают от них.

Это сближение молодых людей с самой юности имело отчасти и хорошую свою сторону: оно давало возможность узнавать короче нравственные качества друг друга. Чтобы узнать человека, говорят, надобно съесть с ним три пуда соли; тут, конечно, им удавалось на опыте изведать эту пословицу, и в то патриархальное время в нашем закулисном мире много составлялось удачных и более или менее счастливых союзов. Вместе учились, вместе молились в церкви, чуть не из одной чашки ели; как же тут не узнать человека… Тут уж маски не наденешь, всё на лицо. Другие времена, другие нравы. Согласен, что современное просвещение не может допустить такого рискованного сближения двух полов, но я говорю о нашем допотопном времени, то есть о том, что происходило за шестнадцать лет до печально знаменитого наводнения.

Нынче редко услышишь, чтобы воспитанник и воспитанница по выходе из Театрального училища соединились законным браком, но тогда это было дело почти обычное. Выбор подруги жизни из своего круга имеет важное влияние на судьбу сценического артиста. Тут жена – помощница мужу не по одним хозяйственным занятиям. Если кто-нибудь из них имеет более таланта, в таком случае он или она может дать добрый, умный совет, откровенно указать на недостатки и ошибки другого; если же дарования их равносильны, тут соревнование может служить им к еще большим успехам и развитию способностей.

Но если артист изберет жену из другой среды, их взгляды, воспитание и положение в обществе произведут разноголосицу в супружеской гармонии. Предположим, например, что муж – чиновник, а жена – актриса, певица или танцорка. Ежедневные их занятия по службе постоянно разделяют чету: муж поутру в департаменте, жена – на репетиции; вечером муж остается работать дома, а жена отправляется на спектакль, и они постоянно бывают разлучены… И много можно было бы привести примеров неудобства подобных браков. Конечно, пример не доказательство, и нет правила без исключения. Случается и так: у мужа артиста большой талант, а у жены никакого, или наоборот: жена – знаменитая артистка, а муж – совершенная бездарность. Тут дирекция или даже антрепренер из уважения или снисхождения к одному поневоле терпит на службе другого, хотя и в ущерб своим выгодам. Таковых супружеств случалось мне знать не в одном нашем русском театре. Но обратимся к первой поре поступления