class="p1">Предстоящие три ночи, после вызова духов, Купалэн должен был, ударяя палками друг о друга, как будто он бьет в бубен, плясать так быстро, чтобы не отставать от вызванных духов, когда они его “поведут” в “верхний” мир. Когда стемнело, Купалэн начал стучать палкой о палку, тайга эхом повторила эти звуки. Потом он стал стучать громче, вскочил на ноги, высоко подняв голову, и вместе с духами, как ему показалось, он оторвался от земли и “полетел” куда-то к темному небу.

Его воспаленному мозгу открывались новые миры. Он видел столько оттенков сияющего света, сколько никогда не видел на земле. Они были сплетены в бесконечную цветущую радугу. “Ничего не бойся!” — только эта земная мысль осталась в голове маленького шамана. Все его сознание было заполнено той картиной Вселенной, которая может раскрыться перед тем, кто очень сильно захочет ее видеть, обладая высочайшей способностью самогипноза. Стоп! Дальше нельзя. Выше будет Дом Эксэри.

Вместе с духами шаман “вернулся” на землю. Он лег у нодьи и как будто растаял в немом и безликом пространстве. Сколько длилось такое состояние, Купалэн не знал. Придя в обычное состояние, он после ужина, выкурив несколько трубок крепкой махорки, поудобнее устроился возле нодьи. Посмотрел на прислоненное к стволу лиственницы деревянное изображение своего духа, подумал еще раз о том, что он должен быть шаманом — “такова моя воля, да будет так!” — и тотчас уснул.

Первое чувство, которое осознал Купалэн, когда проснулся — это была вера в то, что он “летал” в “верхний” мир, “видел” Вселенную. Это была вера в то, что он сегодня ночью позовет на помощь своих духов-предков, и когда они “придут”, вместе с ними “полетит” в иные миры. В этом у него не было никаких сомнений. “Да будет так!”, — снова он повторил про себя, как заклинание. Но отец его предупреждал, что клятва нужна только тогда, когда ее можно исполнить. Купалэн запомнил хорошо, что если клятву выполнить нельзя, то ее давать не нужно. И все, что он “видел” и “слышал”, нужно держать в тайне.

Отец Купалэна, как и обещал, приехал на десятый день. В ту последнюю ночь он еще многому научил молодого шамана. Но только через несколько лет Купалэн стал настоящим шаманом.

Однажды Купалэн зашел в школу. Учитель эвенк Николай Васильевич Каплин, он же заведующий школой, был очень общительным и веселым человеком. Редкий день у него не было гостей. Взрослые приходили к нему за советами, за помощью, ученики — чтобы послушать грампластинки. Жил он в здании школы. Здесь же, в одном из свободных классов, был устроен кинозал. Ученики не пропускали ни одного киносеанса, хотя кино было “немое”, а зрителям приходилось по очереди крутить динамо-машину.

Однажды, после вечернего сеанса, мы, группа любителей музыки, зашли к Николаю Васильевичу послушать грампластинки. В тот вечер в гостях у школьного учителя было несколько человек взрослых. Среди них — две женщины. Одна из них, лет сорока, жаловалась учителю на недавно начавшееся заикание. Она с трудом выговаривала слова, прося совета у грамотного человека. Поняв ее просьбу, Николай Васильевич написал записку и попросил женщину зайти к местному фельдшеру, чтобы тот дал ей направление в районную больницу в Ербогачен.

Купалэн, слушая разговор женщины с учителем, сидел рядом и внимательно слушал, всматриваясь в глаза женщины. Она, взяв записку, направилась к выходу. Купалэн, резко вскочив с табуретки, подбежал к женщине, хлопнул ее по плечам и крикнул:

— Интеграл!

Женщина, вздрогнув от испуга, повернулась, ударила Купалэна рукой и четко повторила за ним это слово. И потом она четко и быстро стала без запинки повторять слова, которые произносил Купалэн. Когда все очнулись от совершенного чуда, то громко рассмеялись. Женщина стояла у порога, смеялась и плакала. Она протянула бумажку шаману и, четко выговаривая слова, сказала:

— Спасибо, бойэ!

Шаман, достав кисет и трубку, раскурил ее и, попрощавшись со всеми, ушел. Не видел я больше Купалэна. Прошло с тех пор почти полвека, но стереть из памяти это чудо не в силах было и время. Загадки и тайны сибирских мудрецов, поражавшие так европейцев, остались для истории нераскрытыми. Умер Купалэн, умерли его дети. Шаманизм был запрещен властями. Оставшиеся в живых шаманы были посажены в тюрьмы и уничтожены, как классовые враги. Тайны шаманов, хранивших секреты методики овладения гипнозом, духовных возможностей человека, как и религиозная философия шаманизма, утеряны навсегда. Могильные срубы в надгробьях шаманов прервали связь времен и поколений на все времена, а обеты святости произнесенных ими клятв навеки останутся священными тайнами.

Шел 1937 год. Весной в Усть-Илимпию приехали представители “Интегралсоюза” А. И. Инешин и Н. И. Фарков. Они остались довольны работой фактории и предложили отчиму переехать в Инаригду, расположенную выше по течению Тунгуски на полпути в Наканно. Он дал согласие.

Фактория Инаригда располагалась в излучине реки на небольшом склоне в 150 верстах от Усть-Илимпии. Деревушка была небольшая. Среди немногих домов росли высокие лиственницы, на вершинах которых осенью рассаживались табуны косачей, с любопытством рассматривая собак, так азартно лаявших на них. Заслышав визг открывающихся дверей или голоса людей, они перелетали на опушку леса, по-прежнему проявляя любопытство к тому, что делалось в деревне. Школы в Инаригде еще не было. Осенью меня отвезли в Наканно в школу-интернат.

Эта школа мало чем отличалась от Ербогаченской. Здесь так же до мелочей была отработана система трудового воспитания и обучения, тот же ежедневный труд, полное самообслуживание и такой же благоприятный для воспитанников режим дня. Все приезжие воспитанники через месяц вошли в заданный ритм. С достаточной долей физических и трудовых нагрузок, с четкими государственными программами обучения, с такими же влюбленными в свое дело педагогами, как и в Ербогаченской школе-интернате, жили воспитанники в Наканно. Коллектив учителей и воспитателей был небольшой. Большинство из них были коренными жителями: Тамара Николаевна Комбагир, Анна Петровна Чапогир, Зоя Афанасьевна Комбагир и молодой заведующий школой Иван Самойлович Плехов. Школа находилась рядом с интернатом. Вся территория школы была обнесена деревянным забором, сохраняя пришкольный опытносельскохозяйственный участок от деревенского скота.

Каникулы я проводил у родителей в Инаригде. На краю селения, прямо на берегу реки, стоял большой чум семьи эвенка Баранчука. Его сын Никитка, мальчик со смуглым широким лицом, с узкими щелочками глаз, цвета спелой смородины, был очень общительным и веселым. Он был очень добрым и приветливым. В интернате наши кровати стояли рядом в самом углу, у нас была одна тумбочка на двоих. Мне очень нравился Никитка, и мы были друзьями. Долгими зимними