Шрифт:
Закладка:
Телефоны надрывались, и Розов, усмехнувшись с каким-то плотоядным удовлетворением, захлопнул дверь в заливающийся телефонным перезвоном кабинет.
— Пройдусь, — доложил он дежурному по Управлению. — Маршрут знаешь. В случае необходимости… — Он козырнул и не спеша двинулся к выходу.
Здесь, на Бульварном кольце, ему не досаждали телефонные звонки, никакое начальство не могло его призвать под свои «светлые очи». Здесь, среди редких прохожих, он мог спокойно размышлять о том, что его волновало больше всего. Сейчас это было неприятное дело о двойном убийстве в доме по улице Заплетаевой. Чего уж в этом было приятного? Прошло три дня, а дело рассыпалось. Все улики казались подозрительными, свидетели — ненадежными. И, что самое главное, он ни в чем не был уверен. Ни в уликах, ни в свидетелях. Кажется, перекрестись, — говорил ему когда-то его учитель, старый опер из района, в котором были три кладбища. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Сейчас, как никогда, он готов был перекреститься.
«А Дима-то! Честные глаза! Да у них у всех честные глаза, а дела…»
Наверное, дела у них были не слишком-то… Но полковник не успел додумать, какие у них дела. Его окликнули.
— Михал Андреич!
«И тут нет покою», — сердито подумал полковник и обернулся.
Перед ним стоял и улыбался его бывший сослуживец Улетов. Тот самый старый опер из района с двумя кладбищами. Когда это было!
— Ты, Игорек?
Два года назад Улетова проводили на пенсию уже полковником. На какое-то мгновение Розову почудилось, что это и не Улетов вовсе, а он сам, старый пенсионер, идет по Бульвару и увидел вдруг молодцевато вышагивающего Женю Филина.
— Рад тебя видеть, Игорь Степаныч! Подваливай. Баба бредит, да кто ж ей верит?
— Ну и память у тебя, дружище. Да ведь я тогда сильно сердит был на одну даму. — Похоже, он смутился. — А что? И у тебя с дамой проблемы?
— Вся беда в том, что у нее глаза честные.
— Ну, что ж. Это бывает. Не присядем? — Улетов показал на пустую, выглядевшую покинутой скамейку.
И Михаил Андреевич рассказал старому приятелю обо всех затычках, что его мучили.
— Так говоришь, это Дима Якушевский на «честные глаза» напирает? Я его хорошо помню. Еще при мне он в отделение пришел. Такой вежливый лейтенант. Куда там! Мы тогда еще в милиции служили. Он все такой же задумчивый?
— Задумчивый, задумчивый, — проворчал Розов.
— С ним еще молоденький паренек пришел. Женя.
— Филин. Этот очень уж инициативный. И языкастый.
— Ну, у тебя не очень-то разговоришься. Чуть что… Да, дела и случаи.
Розов вспомнил: когда они еще служили в милиции, у Игоря Степановича это была любимая присказка. Дела и случаи.
— Чувствую, не по зубам мне это дело. Не по зубам…
— Да ладно. Не прибедняйся. Ты всегда поначалу любил поплакаться…
«Чего это он? — подумал Михаил Андреевич. — Врет и не краснеет. И не случайно он мне тут попался. Кто-то его подослал. — Полковник уже хотел сказать своему приятелю: “Ну-ну! Ври дальше”, — но раздумал. — Послушаю, чего он еще мне нарассказывает».
— Третий день, а мы словно и не приступали.
— Да не может такого быть!
— Оказывается, может! Вот ты, например, веришь в честные глаза?
— Верю. Мало что ли на свете людей с честными глазами?
— У женщин. У женщин бывают такие глаза?
— И у женщин.
— Да ладно… Ты мне сам говорил: не верь женским глазам. А если они и выглядят честными, то за этим такие бездны…
— Чего не скажешь, когда сердишься. — Улетов смутился.
— Вот и выходит — ты «соврамши». Помнишь Фагота? Это же он наябедничал на Бенгальского: «Поздравляю вас, гражданин, соврамши». Ты хоть на пенсии стал читать?
Улетов подвигал бровями. Он всегда так делал, когда не знал, что ответить.
— Так ты Булгакова читал? — настаивал полковник.
— Что, на нем свет клином сошелся?
— Так ты и вообще ничего не читал.
Про то, что один из подозреваемых пел песенку, как Уверлей пошел купаться, Розов умолчал. Уж слишком несерьезным сейчас это ему показалось.
— Чего ты на женщин ополчился? Огорчила тебя какая-нибудь краля? — перешел с опасной книжной темы на женщин Улетов.
— Огорчила.
Розов подумал о Лидии Павловне. Вот уж она-то всех «огорчила»! Честные глаза! Не думал, что Дима Якушевский такой простак!
«А про то, что я по Бульвару расхаживаю, Игорю дежурный стукнул. Никто другой». Но не вытерпел, поинтересовался:
— Ты как здесь оказался?
— Да так… Пошел прогуляться, смотрю, ты идешь. Вот, думаю, чудо, вместо того чтобы жуликов ловить, он здесь разгуливает.
— А ты часто по бульварам прогуливаешься?
— Бывает.
— Бывает, значит. Опять вы, господин Улетов, «соврамши».
— Миша, надоел! «Соврамши, соврамши!» Заладил как попугай. Ну, шепнул мне кое-кто, куда ты отправился. Мы же с тобой давно не виделись! Я соскучился.
— Уже теплее, — расплылся в улыбке полковник. — Не сердись. Ты же меня знаешь? Сотрудники за кикимору держат.
— Строгий, строгий начальник. Но уж кикимора… Тут ты загнул. Ушан, на большее ты не тянешь. — И неожиданно Улетов перешел на деловой тон: — А если эта Лидия просто разыграла Диму? Чужой мужик ей случайно на глаза попался. Не понравился. Она и наплела на него с три короба?
— Думал я об этом, думал. Ну, наплела и наплела, а зачем же она потом Якушевскому перезвонила? Зачем уточнять стала? Про эту песенку дурацкую?
— Женская душа — потемки, — с хитрой ухмылкой сказал Игорь. — Потемки!
— Но капитан-то! Хорош гусь! «Честные глаза»!
— А может, влюбился? Или она в него? Ты чиновник, тебе простые человеческие чувства не знакомы.
— Скажешь тоже! Я простой советский человек. Мне любые чувства знакомы.
Улетов засмеялся.
— Чего смешного? Вот он я, как на ладони. Простой советский человек.
— Не обращай внимания, простой советский человек. Это я так, смешинка в рот попала.
Сердитый Филин шел к своей машине и думал: ну вот, ему опять достались архивы. Он что? Специалист по архивам? А капитана Диму небось опять отправят в такое место, где поят коньяком.
Евгений не претендовал на «Багратион». Пускай это будет обыкновенный трехзвездочный, но архив?
Он посмотрел карту. Архив Трамвайно-троллейбусного управления был самым близким.
«Не факт, что там мне повезет, — подумал старший лейтенант. — Не ищи легких путей, сказано в какой-то Священной книге. Уж там не наврут», но «трамваи и троллейбусы» были рядом. Филин пошел бы туда пешком, если бы не был уверен, что после этого архива ему придется ехать в следующий. Дальний.
