Шрифт:
Закладка:
«Видела, подозрительный тип тут ошивался, да еще и пел про какого-то Уверлея. И машина у него — закачаешься!» Ты, естественно, ей поверил. Такая красивая девушка! И глаза честные.
— И что?
— А то! По каким-то серьезным причинам Бубнов убивает неизвестного, заворачивает в полиэтилен и запихивает в диван. Решает, что завтра избавится от трупа. И…
— И умирает?
— Чего только не бывает! Да, умирает, так и не избавившись от мертвеца. Но «скорую» вызвать успевает. Свое здоровье ближе к телу.
— А как же заключение экспертизы?
— И не такие люди ошибаются! — Он улыбнулся. — Да это я так… Фантазии, фантазии.
Но капитану сказанное Ушаном не показалось фантазиями. Уж больно складно все выстраивалось.
— Да. И взяли мы ложный след. А девица эта… Лида, тебе потом позвонила и встречу назначила. И все, все подтвердила. А как же? У нее в голове одни финтифлюшки. Любовь с первого взгляда. А у нас — серьезное расследование. Так почему она позвонила? Могла бы просто отсидеться. Уехала в командировку и ку-ку.
— Так, значит, все летит к чертям? — Якушевский был смущен.
— Не расстраивайся. Это только мои фантазии. Догадки. А куда без них? Ты же знаешь, в нашем деле фантазии далеко могут завести. В самую нужную точку.
Полковник помолчал немного, посмотрел в окно. Дмитрию показалось, что посмотрел с тоской. Погода была солнечная. Яркая. Чувствовалось, что на улице тепло и весело.
— Ну, так что? Рассылать картинку или нет?
— Рассылать. Однозначно.
— А зачем?
— Ну как? Кто-нибудь да откликнется. Найдем девушку, расспросим.
— Так и преступнику карточка может на глаза попасться? Что тогда? — Похоже, что полковника одолевали сомнения. — Рассылать карточку твоей фифочки по отделениям или нет?
— Да почему же «моей»? — рассердился капитан. — Это наш свидетель.
— Свидетельница, — поправил Ушан. Теперь глаза его смеялись.
— Ну, свидетельница! Это так важно?
— Значит, делаем рассылку?
— Да. Может быть, ее задержат, начнут расспрашивать. Она поймет, что в опасности, свяжется с нами.
— Убедил. Поймет и свяжется. — Он помолчал секунду, лукаво посмотрел на капитана. — Решили. А как ты относишься к тому, что Филин этого жмурика… Тьфу, черт! Этого мертвеца отыскал? Его подпись?
— Хорошо отношусь. Двигаемся правильным курсом.
— Купаться?
— А ты бы не обиделся, если бы тебя любимая девушка назвала «котиком»? — неожиданно спросил полковник.
«Еще как бы обиделся», — подумал Дмитрий.
— Ну…
— Вот то-то! «Ну». Баранки гну! — усмехнулся Ушан.
— Знаешь, Димитрий… — Полковник всегда так называл Якушевского, когда предстоял серьезный разговор, а других в отделе и не вели. — Расскажи-ка ты мне еще раз про попугая. Как его зовут? Кеша, что ли?
— Павлуша. А вам зачем? Я же рассказывал подробно.
— Да так… Захотелось еще раз твой голос услышать.
— Ну, слушайте… — Капитан задумался. — Когда я вошел, показалось, что в комнате пусто. И вдруг голос: «Ну вот, и Димон пришлепал! Сейчас попросит опохмелиться!» — Представляете? Я удивился, хотел возразить, но тут увидел человека, молча пьющего коньяк. А потом и попугая, сидящего на шкафу. И он говорит: «трезвый».
— Попугай?
— Попугай.
— Да уж…
— Потом еще чего-то болтал… Хозяин кабинета, доцент Мамыкин, предложил мне выпить коньяку.
Полковник крякнул.
— Я подумал, может, у него язык развяжется?
— Ну?
— Не развязался. Мрачноватый мужчина.
— А попугай?
— Пропел: «Нас не догонишь».
— В каком смысле?
— Да это песня такая.
— Ну-ну. Что дальше?
— Хотел рассказать про травку и про аптеки.
— Попугай?
— Ну да. Вы же про него спрашиваете. — И улыбнулся. — А еще хотел рассказать, откуда дети берутся. Потом прошептал: «Эх, забыться бы на фиг!»
Мамыкин отпирался, что не знает никакой Лиды, но попугай прошипел: «Врет, врет! Ушла. Злилась».
— Была и ушла, — сказал полковник. И тут же поинтересовался: — А Мамыкин?
— Признался, наконец, что была такая девица, Князева. Но защитилась и ушла. Уволилась.
— Попугай никак не комментировал?
— Прошипел: «Врет! Шушушу в уголке!» Я сразу подумал: влюблен товарищ Мамыкин.
— Котик, — сказал полковник. — Как нежно! А чего же твоя Лида злилась?
— Не моя, а наша.
— Ладно, ладно. Наша. Но сердилась же? Лида — честные глаза.
Якушевский нахмурился, но промолчал.
— Ну почему же все так быстро у них распалось? Не знаешь?
— Не знаю.
— А если бы тебе девушка подарила фотографию с надписью «Милому Котику…», ты бы показал ее постороннему?
— Да вы что?
— Вот то-то и оно, — задумчиво пробормотал Ушан и нахмурился. — В прошлый раз, когда ты докладывал, я за что-то зацепился, а нынче нет. За что? Не могу вспомнить. Заспал, что ли?
«Заспал! Так не бывает. Все-то вы помните, дорогой товарищ Ушан!» — подумал Якушевский. И сказал:
— Он даже Пушкина знает. Хотел мне про «вихри снежные» рассказать.
— Попугай?
— Ага.
— Ну а ты?
— Сказал, чтобы заткнулся.
— И он заткнулся?
— Заткнулся.
Ушан задумался.
Потом с надеждой посмотрел на Дмитрия:
— Может, ты о чем-то забыл? Птичка-то попалась тебе разговорчивая. Напрягись, Димитрий.
— Да все я вам пересказал. Разве что мат…
— Вот-вот! Про мат. Попка, что, матерился?
— Да неудобно как-то. Чего повторяться?
— А ты повторись! Неужели никогда не материшься? А у меня так бывает. Особенно, когда пар надо выпустить. Пустишь по матушке — и такой сразу благостный станешь! А ты не стесняйся.
— Да я и не стесняюсь, — промямлил капитан. И подумал: почаще бы он благостным становился.
— Сам знаешь — все важно. Когда он, попка, стал неприлично выражаться? Когда этот «профсоюз» его в клетку загнал?
— Павлуша сам залез. И пошел чесать!
— Что, только матом?
— В основном. Лексикон у него обширный. Вокруг же все спецы по русскому языку… Некоторых словечек я и не знаю. Кого-то дуракал. Такую трель выдал! «Дурак, дурак, дурак!» Потом: «Пошел купаться…» — Якушевский замер и посмотрел на полковника.
— Вот то-то, Димитрий! «Пошел купаться». А словечко Уверлей и я с трудом выговариваю, не то что попугай. Молодчина!
Наверное, первый раз я за это и зацепился! А потом забыл. Старею, знаешь ли. Дурак дураком, как сказал твой попугай. Наш, наш попугай.
Он вздохнул тяжело и покачал начинающей седеть головой. Но что-то не давало ему покоя. Свербило в голове.
— Теперь бы нам узнать, от кого попка это слышал? Хотя…
— Вы не думаете, что Мамыкин…
— Ну ты же его лучше знаешь. Я с ним коньяк не пил. Кстати, коньяк-то хороший был?
— Хороший. — Капитан подумал: «Теперь он про этот коньяк до морковкиных заговень вспоминать будет».
— Кого-то в этот Институт заслать надо. — Он задумался, прошептал: грехи наши тяжкие. — Пускай русскому
