Шрифт:
Закладка:
«Ну и Любка! — усмехнулся в душе Бобров. — Отбортовала Нику Фролкина, и никаких гвоздей. С Пинаевым так же поступит».
Старший Ондатр стал думать о Фролкине. Нике было немногим за тридцать. У него были диплом преподавателя физкультуры, но эта работа Фролкина не прельщала, из школы ушел он в пожарники, однако и там не поладилось: никакого «навара». Хотелось пролезть ему в рыбоохрану, и Ника пролез… при помощи доброй бобровской души. Хватился Старший Ондатр, что Федот оказался не тот, понял, что провели его, старого воробья, на мякине, да уже было, кажется, поздно…
Вскидывая глаза на пустой яр, Бобров злился. Восемь утра, давно бы надо отчалить, а Фролкин, наверно, галстуки перебирает, не знает, какой надеть. Так в театр собираются, как Ника на браконьеров. Надушенный щеголь, а не ловец ловцов…
К берегу с яра ходко спускался мужик, нагруженный рюкзаком и веслами от дюралевой лодки. Бобров узнал своего помощника из числа общественных инспекторов Степана Матвеевича.
— Далече собрался? — заговорил с ним Старший Ондатр.
— Хочу свой покос посмотреть.
— Ты все на Шедолге косишь?
— Да постоянно там.
— Не пакостят возле тебя на реке и озерах?
— Пока из трубы моей избушки дым идет — моторки мимо проскакивают. А когда меня нет — не знаю.
— На Миликурке ты в эти дни не был случайно?
— Нет. А что там?
— Четыре сети я недавно снял на истоке. А сегодня под дверью записку нашел — требуют снасти вернуть! Положи, говорят, в дупло старой ветлы! Если время найдешь, Степан Матвеевич, понаблюдай за Миликуркой. Больно уж нагло ведут себя эти непойманные мошенники.
— Ладно. Побываю и погляжу, — густым басом ответил Степан Матвеевич.
Он укатил, а минут через двадцать пришли Фролкин с Павлухой. У Сандаева вид был понурый, у Ники злой.
— Спишь, как пожарник! — встретил его Бобров.
— Пожарники жизнью, бывает, рискуют, — пробурчал Фролкин.
— Кто рискует, но ты и в пожарниках бока отлеживал, — задирал Нику Старший Ондатр. — Проспишь так царство небесное!
— Нам с тобой там не бывать, — хрипло ответил Фролкин. — Обчистили, значит? Засветились теперь с этой кражей на всю нашу управу! Будут тыкать в глаза и склонять на собраниях. Что скажет Низкодубов или замша его Быркова? Ротозеи, мол. — Ника солоно выругался и почти соскользнул по ступенькам в каюту.
В своем углу он перерыл все, поднял матрас и замер бледный, испуганный.
— Пропал мой морской бинокль! — проговорил он упавшим голосом и как-то смешно, по-мальчишески шмыгнул носом. — В изголовье кровати лежал.
— Я свой дома храню. А ты почему оставляешь?
Еще бы ракетницу под матрас положил! — Бобров глядел на него в упор.
— На катере оставался дежурный, черт побери! — взъярился Фролкин. — Сандаев нарушил приказ, оставив безнадзорное судно!
— Он виноват, но и ты не чистенький, — сказал Бобров. — У пожарников новый «Крым» списал и себе присвоил. Узнай я это раньше, никогда бы не стал просить Низкодубова взять тебя в нашу охрану.
— Спасибо за протекцию. — Ника выпятил нижнюю челюсть, втянул угол рта. Рассерженный, с пятнами на щеках, участковый районный инспектор рыбонадзора распушил бы Павлуху Сандаева, но присутствие Старшего Ондатра мешало ему. Какое-то время сидели молча, затем Фролкин сказал:
— Отмените отгул механику Пронькину и в рейс без меня идите. Я — в милицию, к Смагину.
И насупленный Ника ушел с катера.
4
«Гарпун» уходил от Медвежьего Мыса вниз по Оби. Поигрывая могучими мускулами, река, казалось, несла на своей спине не только теплоходы, баржи, катера, танкеры, но и все острова, островки, едва проклюнувшиеся из воды отмели. И берега тоже плыли, удалялись назад с той быстротой, с какой шел катер. Гул его дизеля отзывался окрест. Винт перемалывал воду, порождая волны и буруны, которые с нахлестом накатывались на ближний берег, качали полузатопленные кусты и постепенно гасли.
А вдали, где не маячили никакие суда, расстилалась гладь, там не рябило, не морщило, там бликами отражалось солнце, как от огромного зеркала.
Вымпел на мачте «Гарпуна», с изображением двух осетров, слегка полоскался от встречного воздуха. Паводок позволял идти протоками, где рыба, отметав икру, теперь нагуливалась, жировала. По берегам — зелено, сочно, все досыта напоено влагой, на целое лето подкормлено плодородным илом. Травы, кустарники прут из жирной земли дурнинушкой. Давно ли вон оголился мысок, а на нем уж пырей стеной. А на песчаной отмели, намытой здесь с прошлого лета, тальник взялся щеткой. Не успеешь оглянуться, как тальник вымахает, станет прогонистый и густой.
Буйно озеленяется пойма после большой воды. Шиповник отцвел по окраинам, а в глубине чащи еще алеют бутоны, оттуда доносится запах роз.
«Гарпун» вел сам Бобров. Он стоял пригнувшись, вглядывался в прибрежье и вдаль. Эта протока, по которой шло сейчас судно, была соблазнительной для браконьеров. Надо цепко ощупывать взглядом, не торчит ли где из кустов кусок толстой проволоки, не привязан ли к проволоке конец снасти. Тут могут стоять самоловы и сети-кладовки. Стерлядь, осетр — рыбы донные. Там, заякорив на глубине снасть, и подстерегают их.
Но пока не видно никаких признаков браконьерских уловок. Бобров подумал о хитрости этих людей. Иные из них действительно поднаторели прятать концы в воду.
— Павлуха, ты все губы квасишь? Кончай это дело! — крикнул Сандаеву Старший Ондатр. — Иди за штурвал, а мы с Геной поработаем «кошкой».
Бобров и Пронькин ушли на корму, достали увесистый якорек, привязанный к капроновому шнуру. Александр Константинович спустил якорь за борт, вытравил шнур, сжал крепко в ладони. Капрон натянулся, «кошка» пошла, царапая дно протоки. В лодке, спущенной с палубы на воду, уже сидел механик Гена Пронькин, улыбался своим затаенным мыслям или, может, готовился сказать нечто шутливое. На улыбчивом лице поблескивали ровные, белые зубы. Как только будет зацеп, так Гена начнет поднимать «кошку», а «Гарпун» остановит ход.
— Захват! — послышался голос Боброва, и он выбросил поплавок, привязанный на конце шнура, за борт. — Сбрасывай газ, Павлуха!
Выбирая шнур в лодку, Пронькин с усилием поднял со дна протоки проволоку. К ней были прикреплены самоловы — один… другой… третий… четвертый. На каждой стяжке — крючков по сорок. Крючки крупные — с указательный палец, загнутые на особый манер, сработанные из
