Микробосса это привело в состояние, близкое к истерике. Почему — я не поняла. За годы на госслужбе привыкла, что электронная почта — лучшее средство деловой коммуникации, тогда как телефонные звонки в этом качестве совершенно неприемлемы.

Мой начальник в Департаменте внешнеэкономической деятельности, очень умный человек и профессиональный дипломат, первым делом велел мне как «Отче наш» затвердить две фразы: «Все деловые коммуникации должны оставлять документальный след» и «Мой непосредственный руководитель мне такого поручения не давал». Сказал, что знание этих мантр поможет мне уберечься от проблем в бюрократической структуре — и оказался совершенно прав.

У Микробосса явно не было такого жизненного опыта, как у меня, зато, похоже, в избытке имелись обидчивость и злопамятность. Он моментально нажаловался на меня нашему общему руководителю, и мне пришлось оправдываться.

Ирке я об этом говорить не стала: она бы потребовала, чтобы я прямо сейчас написала заявление на увольнение по собственному желанию. Еще и достала бы из своей сумки-самобранки чистый лист бумаги, стило и бестрепетно водила бы моей рукой, выписывая буковки.

Дождавшись, пока Микробосс взойдет на шестой этаж и шлейф его специфического аромата слегка развеется, я тоже поднялась и заняла свое рабочее место. Потянулся очередной томительный день, наполненный рутинной работой со скучными докладами.

Спрашивается, и чего мне не сиделось с моими славными графоманами — людьми бесспорно творческими?

Пока я тихо костерила себя и косноязычных докладчиков, запел мой телефон.

— Слушаю! — радуясь возможности отвлечься, охотно откликнулась я.

— Елена Ивановна?

Моя радость увяла. С официального «Елена Ивановна» обычно начинают разговор телефонные жулики разных мастей.

— Слушаю вас, — повторила я уже довольно злобно.

— Это сотрудник службы безопасности с КПП, Василий меня зовут, — сказал мужской голос в трубке. — Вы не могли бы выйти к турникету? К вам тут пришли…

— Уже бегу! — пообещала я, вновь воспрянув духом.

Даже не спросила, кто ко мне пришел. Подумала, что это заботливая подруга все-таки привезла обед, хотя я и просила ее этого не делать.

Но это оказалась не Ирка. В тесном помещении КПП дожидалась незнакомая девушка.

— Это вы Елена Ивановна? — Она подалась к турникету.

— Можно просто Елена, — отозвалась я машинально. — А вы кто?

— Я Юля. — Девушка покосилась на охранника. — Мы можем поговорить наедине?

Я тоже глянула на Василия — он отвернулся, делая вид, будто не обращает на нас внимания. Поколебавшись пару секунд, я приложила свой бейдж-пропуск к считывающему устройству. Оно разрешающе мигнуло зеленым, и я прошла за турникет, на ходу предупредив не то охранника, не то незнакомку, не то их обоих:

— На пару минут, не больше.

Василий промолчал, а девушка пообещала:

— Я вас надолго не задержу.

Мы вышли на улицу, отодвинулись от КПП на пару метров и встали под забором, чтобы не мешать пешеходам.

— Слушаю вас, — сказала я.

— Охранник сказал, это вы вчера позвали его к упавшей девушке?

— Он меня запомнил? — удивилась я.

Профессионал, однако. Выхватить кого-то в толпе, которая штурмует турникеты по утрам, да еще успеть имя на бейдже прочитать…

Или это я такая незабываемая?

— Я попросила, и он в своей программе посмотрел, кто проходил в это время. Узнал вас по фото в базе пропусков, — быстро объяснила моя собеседница.

Я не стала уточнять, чем объясняется отзывчивость охранника. Меня заинтересовало другое:

— А в чем дело? Почему вы интересуетесь той девушкой?

— Она моя подруга, — сказала собеседница и нервно провела ладонью по гладким черным волосам. — Мне вчера позвонили из больницы…

— Как она там? — не дослушала я.

— Никак. Она умерла. — Чуть раскосые глаза закрылись, снова открылись, в уголках блеснули слезинки.

— Ох… — Я расстроилась, и даже не сообразила выразить соболезнования. — Сердце, да? Или инсульт?

— Не сердце и не инсульт. У Верочки была аллергия.

— Вот такая, прям смертельная? — не поверила я.

— Представьте себе. Ей к морепродуктам на милю приближаться нельзя было.

— Не знала, что такое бывает… Но… простите, не запомнила ваше имя?

— Я Юля.

— Юля, а я-то тут при чем?

Девушка посмотрела на меня в упор, сжала челюсти и сделалась похожа на монголо-татарского воина. На Чингисхана, готового к завоеваниям.

— Где, по-вашему, в девять утра она могла угоститься морепродуктами?!

— О…

Я глянула в одну сторону, в другую. До конца улицы не было не только заведений общепита — вообще ничего, кроме забора с одной стороны и многорядной дороги с другой. И все же я сказала:

— В пяти минутах отсюда большой торговый центр…

— И фудкорт там начинает работу в десять, — перебила меня Юля. — А ресторан японской кухни и вовсе в двенадцать.

— А супермаркет открывается в восемь, там есть готовые блюда, наверное, и рыба тоже…

— Пфф, жареная путассу? — Девушка фыркнула и непримиримо тряхнула смоляными волосами. — Для Верочки по-настоящему опасны были креветки, но их она избегала как огня.

— Что вы хотите сказать?

— Причина смерти какая-то другая! А в больнице, разумеется, не стали разбираться. Написали — анафилактический шок, ведь у Верочки в карточке указано, что она аллергик. — Девушка притопнула ногой, отвернулась и коротко взмахнула рукой — кажется, стерла слезу.

— А от меня-то вы чего хотите? — спросила я с тоской, прекрасно понимая, что Ирка теперь от меня не отстанет — потребует расследования.

— Может, вы что-то видели? Или слышали? Что случилось с Верой перед смертью? К ней кто-нибудь подходил, она с кем-то общалась?

— Да я заметила ее, только когда она упала, — призналась я и посмотрела на часы. — Простите, не могу отсутствовать на рабочем месте дольше пятнадцати минут, мне срочно нужно возвращаться.

— Но…

Девушке-Чингисхану хотелось меня задержать, но аргументов она не нашла.

Я уже поднималась по лестнице в свою башню, когда смартфон в кармане дернулся, простреленный эсэмэской: «Позвоните, если что-то вспомните. Это Юля» — и номер телефона.

— И в самом деле, поразительно отзывчивый человек — охранник Василий, — пробормотала я, понимая, кто дал девушке-Чингисхану мой номер, имеющийся в базе.

Остаток дня я не скучала: пока правила доклады и лекции, усиленно размышляла, рассказывать ли Ирке о смерти Верочки. И если рассказывать, то что именно.

Может, ограничиться сообщением официального заключения — смерть от анафилактического шока?

Принять волевое решение я так и не смогла. Подумала, что заводить разговор о судьбе бедной Верочки не буду, но и не стану отмалчиваться, если Ирка сама об этом вспомнит.

Она, разумеется, вспомнила, хоть и не сразу.

Поначалу подруга пожелала выяснить, почему я невесела. Пришлось перевести стрелки на Микробосса с его придирками.

— А что он? А ты? А он тогда что? А ты что? — Ирка жаждала подробностей.

Пришлось перечислить поводы, по которым