— Ничего себе! — выдохнул он. — Настоящий трибунал!

— Я всего лишь делаю свою работу, — проговорил Голицын, опуская руку с пистолетом и глядя на императорского палача в упор. — Причём, у нас с вами один работодатель. Поэтому отойдите, пожалуйста, и не мешайте мне выполнять свои должностные обязанности в полном объёме.

— Полковник, — ответил на это трибунал, делая шаг по направлению ко мне. При этом он сделал едва заметное движение, и золотистый меч исчез. — Вы и сами знаете, что превышаете свои должностные обязанности. Перед вами два аристократа, которых вы имеете право допросить по месту жительства только при наличии специального ордера, подписанного особым отделом при дворе императора.

Он говорил тихо, но при этом разборчиво, слышно было каждое сказанное им слово. От каждого его шага веяло неотвратимостью. А от смысла произнесённых им фраз полковник бледнел всё больше.

— Завтра же этот ордер будет у меня на руках, не стоит беспокоиться, — ответил на это Голицын, понимая, что уже проиграл. — Это лишь формальность в данном случае.

— Полковник, — на этот раз голос императорского палача прозвучал резко и непримиримо, — это закон. Только трибуналы имеют право задерживать, арестовывать и казнить аристократов. И то лишь с вескими доказательствами на руках, а последний пункт только с одобрения императором лично. Вы же занимаетесь самодеятельностью. Эти двое под моим покровительством. До свидания, полковник.

Непередаваемые эмоции одна за другой промелькнули на лице Голицына, складывая морщины то в гримасу ненависти, то в осознание собственной беспомощности.

— Мы ещё встретимся! — прошипел он, обращаясь уже не к палачу, а ко мне. — И тебе эта встреча не понравится.

— Да и вы мне, в принципе, не очень, — внезапно ответил я, даже не ожидая от себя подобного. — Меня не заводят пожилые подсыльщики, а только юные барышни.

Скрипнув зубами, полковник развернулся и сделал своим знак рукой, чтобы они уходили. Через минуту вокруг нас остались лишь полицейские. Осознав это, они тоже поспешили удалиться.

— Ну что же, молодой человек, — обратился ко мне трибунал. — Ну и натворили вы дел.

— Вы — императорский палач? — не обращая внимания на последнюю фразу, с восхищением произнёс Борис. — Это правда?

— Императорскими бывают дворцы и пингвины, — произнёс трибунал, подходя к нам. — Я — имперский палач, потому что служу всей империи, а не лично императору.

Борис расхохотался, а я переводил взгляд с одного на другого, не сразу поняв, что это ирония. Честно говоря, у меня внутри всё ещё бурлил адреналин, и мне было сложно признать, что драки больше не будет.

— Почему вы заступились за меня? — задал я единственный вопрос, который беспокоил меня сейчас чуть больше всех остальных, которые только множились. — И кто вы? — добавил я, даже не совсем понимая, зачем.

— Заступился, потому что юноша ты хороший, — ответил он, подойдя к нам на расстояние всего пары шагов. — А если тебя не устраивает, что я — трибунал и имперский палач, то можешь звать меня Святояр.

И вот что странно: он стоял совсем рядом, но лица его я не видел. Словно на нём была перетекающая маска. Просто чёрный провал, в котором угадывались угольки глаз.

— Но я бы и сам мог победить, — проговорил я не столько с претензией, сколько для того, чтобы обозначить свою позицию. — Но благодарен за поддержку.

— Бесспорно, — кивнул мне трибунал. — Впрочем, зачем рисковать? Тебе ещё многому надо научиться.

В это время Борис всё ещё с открытым ртом обходил имперского палача со всех сторон. Было видно, что его восхищению нет предела.

— А вы можете ещё раз Карающий Меч показать? — попросил он, хлопая глазами.

— Только быстро, — усмехнулся Святояр и крутанул в воздухе полоской света, нарисовав знак, который мне показался смутно знакомым, хотя откуда бы? — А ты что умеешь? — обратился он к Борису, спрятав светящийся клинок.

— Да много всего, — смутился двухметровый юноша, который тем не менее уступал трибуналу в росте. — Только всё это мне нельзя, — проговорил он с досадой в голосе.

— Это почему ещё? — поинтересовался палач, и мне показалось, что там, где должны быть глаза, что-то блеснуло. — Такие интересные способности, и нельзя?

— У меня договор, — ответил тот, разводя руками, — по которому я не имею права никого воскрешать. Только нежить упокаивать. Да на операциях по сложным пересадкам помогать.

— Чудно́, — хмыкнул себе под нос Святояр. — А ты, — он обернулся ко мне, — что умеешь ты?

И тут я, который пару минут назад утверждал, что сам смог бы уложить пару десятков человек, понял, что ничего-то о своей магии и не знаю. Так, крохи. Но даже об этом сказать не могу. Ну а что именно? Что откинул полицейского, когда тот взял меня за руку? Или что у меня кулаки светиться начинают, если их сжать?

В этот раз выручил Боря, за что я проникся к нему огромной благодарностью. Видя мою заминку, он сказал:

— Да он же три дня в коме был, — при этом он смешно сложил руки на груди и закатил глаза. — А по всем показаниям, вообще, клиническая смерть. Так что он может и не помнить. А магия могла и ослабнуть.

— Ого! — покивал трибунал и снова обернулся ко мне. — Хорошо сохранился для нежити.

При этом слове я тут же напрягся. Мне не нравилось, что за последний час меня несколько раз назвали нежитью.

— Он не нежить, — вскинулся Борис, враз утратив расслабленный вид. — Я могу поклясться на чём угодно.

— Расслабьтесь, — проговорил он, выставив вперёд руку, словно осаживая нас. — Просто неудачная шутка. Я знаю, что он не нежить. Это в пророчестве было.

— Что ещё за пророчество? — я поднял голову, пытаясь найти его глаза или хотя бы то блестящее, что видел, но теперь там была только тьма.

— Да так, — отмахнулся трибунал и огляделся по сторонам. — Наше внутреннее. Давайте я лучше вас по домам развезу, чтобы полицейские и канцелярские до вас не добрались по пути.

И тут я подумал, что вряд ли человек бы стал спасать нас, чтобы убить чуть позже. С другой стороны, он тоже мог охотиться за