имеют какую-то родовую память — понимают, что за это потом спросить могут. А, может, не понимают, а точно знают. Загривком чувствуют. Вот и ведут себя более или менее корректно по отношению к людям. Но наши местные… Самое настоящее зверьё. Хотя, полицаи всегда такими были — больше всего своих ненавидели. Знаешь, как говорят: нет сильнее ненависти, чем у предателя по отношению к тем, кого он предал. Вот так и здесь.

— Что было дальше?

— Меня пытали 18 часов. Без перерыва. Они менялись, когда уставали. Я точно знаю время — часы видел. Как пытали? В основном, били. Слушай, я даже не представлял, сколькими разными способами можно избивать человека. У харьковского СБУ фишка — бить книгой. Ну, ребром книги, понимаешь? По мягким тканям. Но это так — только один из способов. Ребята фантазировали. Они свою работу явно любят. Мне запомнились не книги. Они брали гранаты без запалов, засовывали их в противогаз и избивали этим. По бокам. По спине. По груди. Когда я отключался, меня приводили в себя и продолжали. Наверное, только по голове не били — задачи меня убивать у них не было. Хотя лучше бы была. Потом, когда я уже окончательно стал куском мяса, меня просто кинули в автозак и приказали везти в СИЗО. Но на половине дороги конвоиры развернули машину и повезли в больницу. Я слышал их переговоры по рации: они матерились и говорили, что «сепар сейчас просто сдохнет» у них в машине, а им отписываться потом. Я это услышал и понял, что у меня изо рта идёт кровь. Много крови. Я уже ничего не чувствовал. Вообще ничего. Наверное, я действительно умирал. Кто его знает.

— Тебя привезли в больницу?

— Да. Принимать меня туда не хотели. Врач в приемном покое попытался нас не пустить. Он говорил, что у них нет наркоза, а этому явно требуется операция, причем быстро. И что ему тоже не охота потом отписки сочинять. А конвоиры ответили: «Это сепар, режьте его без наркоза». Ну… Это они и сделали.

— Тебя что, оперировали без наркоза?

— Да. Именно. Мне потом говорили, что это могло быть под местным наркозом. Не знаю, может быть. Но то, что со мной делали перед этим в СБУ, не шло ни в какое сравнение с тем, что было в этой больничке. Когда они «оперировали». Что я при этом испытывал? Я тебе вряд ли смогу это объяснить. Выяснилось, что в результате избиения у меня рёбра переломались так, что осколки пошли в лёгкие. Еще полчаса — и я бы действительно просто подох. Может, быстрее. Плюс многочисленные травмы внутренних органов. Плюс гематомы. Это слово звучит буднично, но представь себе синяк, от которого человеческая нога делается в два раза толще. Представил? А я такой был весь. Честно! Я вообще не представляю, почему я до сих пор жив. И знаешь, что меня поразило больше всего? Укропы-врачи. На моей палате они повесили большую табличку: «Сепаратист». Обезболивающего практически не давали. Медсестра приносила еду и ставила ее рядом. Она видела, что я прикован по рукам и ногам. Что я не смогу есть. Не говоря уже о том, что я потом неделю не мог шевелиться практически вообще. Она это видела. Ставила пищу рядом с моей головой и улыбалась. А знаешь, кто людьми оказался? Конвоиры. Они это все видели. И потом начали меня тайком кормить. Сами. Чтоб никто не увидел. А один даже приносил какое-то обезболивающее. На свои деньги покупал в аптеке и тоже тайком мне давал. Дай Бог им здоровья и долгой жизни.

Но самая жесть была не в этом. Ко мне несколько раз приводили студентов из местного мединститута. Чтоб показывать, как заживают такие необычные ранения. И вот эти будущие врачи (и их «наставники») на меня смотрели не то что как на неодушевлённый предмет. И даже не как на животное. Я даже не знаю, что это было. Не было ни ненависти, ни каких-то особых эмоций. Просто какое-то холодное, спокойное нечто. Будто передо мной вообще не люди. Какие-то существа без души. Помнишь старый фильм про «Чужих»? Вот чем-то таким они и были. Судя по говору, они все были неместными. Часть с Западной Украины. Какая-то часть из центральных областей. В Харькове всегда было хорошее образование, туда многие ехали еще при Союзе. А местный там был один — тот, кто их привел. Преподаватель. И они тыкали зондом в открытые раны. Как будто я лягушка. Хотя не всякую лягушку режут заживо. Я один раз закричал, а преподаватель им говорит, мол, фиксируйте болевую реакцию, смотрите, как дергаются мышцы. Ну, или что-то такое. После этого я уже не кричал. Не хотел доставлять такую радость этим мразям. Я по детству как-то фильм смотрел, про то, как проводились медицинские опыты в концлагерях. И я понять не мог, что за люди такие могли это делать. Люди это, вообще? Теперь знаю — я их видел. Это не люди.

— Как ты вырвался?

— Меня обменяли. По одному из последних обменов. До того, какэтот «Минск» окончательноустаканился и на пленных забили. До того, как стали делать вид, что нас нет. Почему именно меня — не знаю. Таких, как я, там было много. Очень много. Ты не представляешь, сколько. В таких местах, как Мариуполь, вообще могут схватить кого угодно и за что угодно. Там все вне закона. Знаешь, вот, говорят, что это нацизм. Да нет, это не нацизм. Это Украина. Такая она — настоящая».

Воспоминания Алексея, узника лагеря под Славянском, арестованного 20 июня 2014 года сотрудниками СБУ:

«Меня схватили неизвестные люди в форме милиции. Заломили руки, лицом в асфальт, нанесли несколько ударов по голове, по корпусу, мешок на голову, засунули в машину, привезли. Я так понимаю, это база СБУ, замаскированная под автомойку, где несколько дней осуществляли допросы с пристрастием, избиения, моральное давление и унижение.

Потом посадили в джип и отправили под Славянск, в село Евгеньевка, где был их штаб и по совместительству фильтрационный лагерь. В данном фильтрационном лагере располагалось два кунга, которые служили местами временного заключения, это машины с будками небольшой вместительности с площадью примерно 16–20 кв. м. Там я провел больше двадцати дней, каждый день менялись люди, добавлялись новые, в среднем там люди проводили по пять-семь дней.

Избиения были регулярные, меня поднимали ночью, выводили из этого кунга и отводили на допрос к военным. Ты выходишь в наручниках, а на голове у